Вечером, когда Ниночка легла уже спать, мать с бабушкой еще долго сидели и обсуждали вопрос: написать Ниночкиному отцу про этот случай или не написать? Обе женщины считали, что лучше ничего не писать, чтобы он не беспокоился, а рассказать потом, когда он приедет. Так они и решили, но все-таки обе остались недовольны своим решением. Им очень хотелось, чтоб отец узнал, какая у него дочка хорошая.
Борис Александрович Емельянов
Помощники
Мать Никиты училась в Москве на курсах и должна была приехать не скоро.
Жил мальчик с отцом Николаем Егоровичем вдвоем в большом новом доме возле фабрики. Отец работал на фабрике, а Никита учился в школе. Только вот в чем было дело: отец работал хорошо, а Никита учился плохо. Он два месяца болел и зимой пропустил много уроков.
Николай Егорович решил уже, что Никита останется на второй год в пятом классе.
«Как быть, чем помочь парню?» — думал Николай Егорович, но ничего путного придумать не мог. Ему самому некогда было заниматься с сыном, а одними массными занятиями трудно было поправить беду.
Сообщение Никиты о том, что с ним хотят заниматься товарищи, Николай Егорович встретил снисходительно и недоверчиво. Он, конечно, знал, что советские ребята не оставляют друг друга в беде, он даже читал в свое время книжки про Тимура и видел такую картину в кино.
Но все это было давно — Гайдар, Тимур, молодость — и все, казалось Николаю Егоровичу, прошло и забылось. Во время войны это, конечно, помотало воспитывать ребят, а теперь…
Он не хотел разочаровывать Никиту раньше времени. «Товарищи — так товарищи! Какие они, интересно, теперь друзья? — подумалось ему. — Такие же, как в наше время, или лучше?»
Он огляделся потихоньку, к чему-то прислушался.
В большой квартире было пусто и тихо, холодно и неуютно… Нет, они не привыкли так жить с Никитой, одни…
— Хорошо, — сказал Николай Егорович громко. — Занимайтесь. Можешь позвать товарищей к себе. Места тут много, вам, во всяком случае, хватит. Пейте чай, ешьте конфеты и озорничайте поменьше.
— Есть озорничать поменьше! — радостно закричал Никита и побежал поскорее в свою комнату за книжками и тетрадками.
Ну конечно, он в этот же день после школы затащил к себе и Шурика Никифорова, и Женю Смирнова, и Наташу. Трудно жить одному на свете, а вот так, всем вместе, очень даже легко.
…В большую и темную переднюю Никитиной квартиры гости вошли гуськом, чинно, без шуток, разделись и аккуратно повесили свои пальто и бушлатики на большую круглую вешалку.
— Сейчас я вас напою чаем! — сказал им Никита торжественно. — Я покажу вам отцовскую старую шашку и альбом с марками. Чай будем пить с пирожными. Ты, Наташа, иди сюда за мной… Вот тут моя комната, а вон там — папина…
Никита не знал, куда усадить друзей. Он побежал было в кухню зажигать электрическую печку, но вернулся и грохнул на стол, чтобы гостям не было скучно, альбом с марками, альбом с семейными фотографиями и альбом образцов с отцовской фабрики.
Шурик неумолимо отодвинул все альбомы в сторону. Ему, конечно, очень хотелось рассмотреть и марки, и карточки, и особенно старую шашку Никитиного отца, которая, как рассказывал товарищам Никита, висит в другой комнате, на стене. Но он очень хорошо помнил сказанные ему недавно вожатой Ниной слова о том, что только сознательная дисциплина есть дисциплина действительно железная, и гордился тем, что вот он, Шурик Никифоров, ученик пятого класса и звеньевой пионеров, стал таким железным человеком.
— Сначала мы напишем диктант, — сказал он суровым голосом. — И ты, Наташа, не смотри на меня жалобными глазами, пирожные от тебя не уйдут…
— Вовсе я смотрю жалобно не из-за пирожных! — возмутилась Наташа. — Мне, может быть, Никиту жалко.
— Знаем, — сказал Шурик, — из-за чего ты смотришь.
— Не ссорьтесь, ребята, — остановил их Женя Смирнов.
Никита уже тащил из другой комнаты чернильницу. Ради таких друзей он был готов писать, как Пушкин, всю ночь, до утра.
Он сел за стол, пододвинул к себе тетрадку, положил промокашку поближе, с правой руки, и сказал самоотверженно:
— Давайте, диктуйте…
Они очень увлеклись занятиями. Наташа диктовала, как самая настоящая учительница:
— «Уж небо осенью дышало, уж реже солнышко блистало …»
Шагов Николая Егоровича они не расслышали.
Он быстро и неожиданно вошел в комнату. «Так вот они какие, друзья! — подумалось ему. — Ну что ж, как будто ребята хорошие, и, стало быть, Никита говорил правду…»
— Папа, — сказал Никита, — это мои самые лучшие товарищи. Подожди, я тебя познакомлю.