Никола долго предавался раздумьям в коридоре. Он не очень-то поверил Беренашу, что у Канижаи все обстоит благополучно, но никак не мог взять в толк, что же сейчас лучше для «Гагарина». С одной стороны, если «Аврора» из-за несчастного случая с Виолой уйдет с первого места, «Гагарин» автоматически выходит в лидеры соцсоревнования. С другой стороны, если Канижаи начнут преследовать и притеснять, на заводе все будут уверены в том, что это дело рук Николы или его подчиненных. Они, дескать, в своих интересах Канижаи подножку подставили. В самый неподходящий момент. Пусть это ложь, но такая каинова печать, которую так просто не смоешь. Выходило, что интересы бригад совпадали. Николе было невыгодно, чтобы с Канижаи случилась крупная неприятность.
И Никола решился. Он прямиком направился к нам и торжественно заявил, что совершенно ни в чем не повинен, что сам ничего толком не может понять. И что всех его ребят потрясло несчастье с Виолой. На следующей неделе они скинутся, накупят подарков и навестят Якоба в больнице.
Мы же из всего сказанного сделали один вывод: против бати готовится заговор. Но что именно затевается? Кому наш бригадир перешел дорогу? Кого обидел? Ничего толком невозможно было понять. По-настоящему батя обижал только нас, да и то обычно за дело.
Во время объяснения Николы у нас в гостях оказался бригадир бригады «Мир» Бурайко. Выслушав Николу, он заметил:
— С чего это ты оправдываешься, Лаци? Тебя никто ни в чем не обвиняет.
— Я люблю четкость и предельную ясность во всем.
— Так редко бывает в жизни.
— Что ты каркаешь, Бурайко?
— Дело в том, что кристально-чистых людей не бывает. Мы знаем: у каждого из нас есть и нарушения инструкций, и отклонения от них, и нарушение правил техники безопасности, и все такое прочее. У каждого это случается. И у меня тоже. И у тебя, Никола! Если потребуется, все это можно преспокойно раздуть.
— Я ничего не раздуваю.
— Я, можешь быть уверен, тоже не раздуваю ничего. Но в семье не без урода. Кто-то у тебя в бригаде может раздувать. Разве не так?
— Такого не может быть.
— Говорю, в семье не без урода. А вдруг вспыхнуло недовольство? Или, может, это — небольшая месть?
— У тебя слишком богатая фантазия.
— Я ведь работал под началом Канижаи. Знаю, нелегко с ним: старик слишком любит командовать, переоценивает силу приказа.
— Иной раз иначе нельзя.
— Верно. Но не суй нос в чужие дела, Лаци. Сам же потом будешь виноват. Это дело «Авроры», пусть они и разбираются.
С этими словами оба бригадира ретировались. И в такой-то критический момент бати с нами не было! Он даже утром не переодевался, а сразу махнул в партком. И там ведет разговоры. Или с ним ведут разговор? Черт знает, может, эти переговоры идут не только вокруг несчастного случая с Виолой?
Слова, брошенные Бурайко, запали в наши души, пустили корни. Колючки нанесли глубокие царапины, которые загноились.
Сразу же вспомнился нам и разговор в шорокшарской корчме, когда Марци Сюч высказал предположение о премии, якобы полученной батей.
Господи Иисусе, а вдруг непутевый малый устроил это свинство, чтобы проверить историю с премией? Нет, все-таки наш Марцелло не такой.
Может, Виола? Он ведь денежки любит, ради них на многое способен. Но у него на это не хватит ума и хитрости.
Папаша Таймел? Может, старик и способен на предательство, но тогда зачем ему суетиться, бегать, вынюхивать? Собирать сплетни? Или это отвлекающий маневр? Нет, это слишком сложно для него.
Миша? Из-за штурмовщины? Яни Шейем? Глупая проказа? Старик Фако? Может быть, из мести за какую-нибудь давнюю обиду?
Или я? Черт побери, остальные сейчас ведь тоже перебирают в уме членов бригады, в том числе и меня. Ведь я — главный зачинщик, говорят.
Нет, нет, это прямо кошмар какой-то. И самое отвратительное, что мыслям своим не прикажешь перестать вертеться в мозгу.
— Ребята! Во время работы о белых слонах думать воспрещается! — заявил однажды бригаде Миша Рагашич и оглушительно захохотал.
— Причем здесь белые слоны? — удивленно спросил Виола.
— Просто о белых слонах во время работы думать запрещается.
— Как это?
— Иначе брак будешь гнать, тупица.