Охотник молча сверлил лодочника взглядом.
– Ну, не хочешь говорить, как хочешь. Из тебя каленым железом, видать, слова не вытянешь. А, может, оно и хорошо, да. Ведь, как говорят, немой собеседник – самый лучший. А я вот хочу и буду говорить, да! И ножа твоего не боюсь, кто ж тебя до Злынок довезет апроч Рехи? – старик, довольный сказанным, крепко приложился к меху.
Река петляла все больше среди бесконечных островков. Солнце зашло, туман, казалось, стал еще гуще. То тут, то там раздавалось девичье пение.
На берегу появились две нагие девушки, они, завидев Реху, принялись ему махать и весело щебетать.
– А что за молодец с тобой, Реха? А чего не здоровается? Мы ему что, не понравились?
Старик отмахнулся.
– Глупые девки, совсем ведь молоденькие... – грустно проговорил дед.
Путник внимательно посмотрел на деда, пока тот пытался вытрясти из опустевшего меха еще хоть каплю. Раздосадованный старик бросил бурдюк на дно лодки. Дальше поплыли молча, говорливость старика сошла на нет вслед за брагой.
Туман сгустился еще больше. Дед заерзал на месте.
– Глаза старого подводить стали. Воон ту корягу, чтоб мне треснуть, вроде как уже проплывали.
Путник стал озираться по сторонам.
– Да не мог я заплутать. Просто коряга похожая... Тут до Злынок-то, поди, совсем ничего осталось. Вот сейчас налево повернем, за той ивой и…
За ивой река действительно повернула, только направо.
– Дык я же…ну… - лодочник поскреб бороду, – коли направо вильнула, так это что, значицца, пропустил старый запруду? Ну, это самое, тогда мы крюка сделаем, да и вернемся куда нужно.
Старик стал что-то бормотать про зрение, про туман, а парень достал нож и, глядя деду в глаза, петлей шнурка завязал его на руку.
– Ты чего, хлопча, я ж это не нарочно! Заплутал старый, счас воротимся.
Реха был напуган, но, казалось, не столько видом ножа, сколько чем-то иным.
Он некоторое время искал путь, усердно работал веслами, виляя между островков, но, в конце концов, развел руки в стороны:
– Хоть убей, не нарочно я. Ни черта в этом треклятом тумане не видать. Давай-ка, мы станем где у берега, да переждем чуток, а там разберемся.
Парень, крутанув нож в руке, кивнул.
– А будем плутать по реке, так еще на камень какой напоремся.
Реха нашел небольшой бережок, где густо рос камыш. Как только лодка причалила, охотник вылез из лодки и стал осматриваться. Впереди тянулись кусты и деревья, а дальше взор застилала серая пелена. Парень сунул руку за пазуху, достал пару еловых иголок и принялся неспешно их разжевывать. Затем сделал несколько осторожных шагов вперед, всматриваясь в туман.
– Ты куда это собрался? Глядишь еще, провалишься в воду, ты послушай старого…
Из тумана донеслось еле слышное девичье пение. Охотник замер, прислушался, а затем шагнул в туман.
Старик мгновение поколебался, но все же вылез из лодки, достал припасенную длинную прочную палку и пошел следом.
– Эй, дурень! Пропадешь ведь один, стой! – дед схватил парня за куртку, но тот продолжил путь.
Под ногами хлюпало. Они углублялись в топь. Вскоре слуха старика коснулся тихий девичий напев: голос пел о любви, о тепле и близости. Песня была чудесной, она проникала в самое сердце и затрагивала сокровенные глубины памяти, казалось, давно утерянной стариком. Голос окрашивался дивными интонациями, укутывал, убаюкивал. Реха уже не глядел под ноги, он совсем забыл про опасность топи. Все, что он хотел, поскорее увидеть красавицу, что пела песню. В его душе поднимались забытые воспоминания: однажды он уже слышал эту песню и сразу же влюбился в ту, что ее пела, но… отчего-то позабыл об этом. Наверное, поэтому он все время и пил – он не знал, но чувствовал сердцем, что потерял что-то важное.
Впереди между деревьев сияло золотистое зарево. Реха прищурился, всматриваясь: сквозь свет проступала фигура нагой девушки. Ох, как же она была красива: юная, пышногрудая, со струящимися по плечам золотыми волосами. Она тянула к нему руки и продолжала петь. Упав на колени от невиданной красы, Реха пополз к девушке…
Топь затихла, словно хищница, готовящаяся к прыжку.
Молодой охотник медленно шел вперед. Боль в отрезанном безымянном пальце колола ржавыми иглами, сжимала в тисках, рвала и выкручивала. Боль поднималась в руку и мучительно жгла ее. Но, взамен отрезанного пальца и боли, охотник видел тварь такой, какой она была на самом деле. Не златовласой красавицей в сияющем ореоле, а худой бестией со сморщенной грудью разного размера, такими же, не равными по длине, руками, серой кожей с бледно-зелеными прожилками, напоминавшей кору мертвого дерева и с большими проплешинами между тонких волос болотного цвета.