Врезавшись друг в друга, они упали в грязь. Тварь вцепилась когтями в закрытую воротником шею и плечо, но благодаря куртке, раны оказались неглубокими. А вот нож прошил серый живот почти насквозь. Охотник провернул оружие в ране и повел в сторону. Тварь завизжала омерзительно высоким голосом. Барабанные перепонки сдавило с невыносимой силой, из ушей потекла кровь. Человек с криком отпихнул ослабевшую от страшной раны бестию. Нож, отрывая кусок плоти, вырвался из ее тела. С трудом человек встал на ноги.
Реха, склонившись перед своей богиней, внезапно упал на землю. Затуманенным взором он огляделся. Кто-то повалил ее, маленькую, беззащитную и ударил ножом. Девушка закричала от боли. С искаженным от ненависти лицом, старик схватил лежавший рядом камень и кинулся на врага.
Человек, сжимая уши ладонями, сквозь пелену боли увидел ринувшуюся в его сторону фигуру. Реха замахнулся камнем. В последний момент охотник выставил свою руку, ударяя по держащей камень руке старика. Камень, направленный в голову, опустился между шеей и левым плечом. Реха вцепился в шею противника руками, а затем ударил головой в лицо. И все же человек был значительно сильнее. Игнорируя боль, почти ничего не видя, он выкрутил руки старика и отшвырнул того в сторону. Реха ударился спиной о дерево и распластался на земле.
Тварь с хрипом отползала в сторону воды. За ней тянулся серый след крови. Охотник шагнул за ней, сжимая нож в кулаке. Бестия смотрела в его глаза. В них он увидел почти человеческие боль и страх. Тварь зашипела:
- Пощщади, девяттипаллый! Все, что пожжелаешшь дамм тебе. Ззлато, девиццы, бесссмертие!
Реха всхлипывал у дерева.
- Не убивай ее, умоляю! Мою золотинку, не убивай...
Человек с болью посмотрел на старика.
Он склонился над тварью и, не переставая смотреть ей прямо в глаза, стал наносить удар за ударом, пока та не издохла.
- Моя маленькая...моя любимая... - поскуливал Реха сквозь слезы.
А охотник как-то странно выдохнул, провел рукой по горлу и, неуверенно, сбивчиво произнес:
- Это... не мама, отец...мама давно умерла.
Человек сел на землю и обтер лицо от едкой крови бестии. Боль в теле понемногу утихала.
Нарушаемая лишь тихим всхлипыванием старика да тяжелым дыханием охотника, в округе вновь воцарилась тишина. Или, быть может, эта 'тишина' никогда и не прерывалась для этих двоих? Они оба уже давно перестали 'слушать'. Долгих пятнадцать лет один был узником помутнения, созданного липкими чарами бестии, туго переплетенными беспробудной выпивкой и душевной болью из-за потери жены. Другой же, утратив голос и возможность позвать на помощь, превратил всю свою жизнь в бесконечный поиск знаний и беспощадное оттачивание умений, чтобы, в конце концов, вернуться и вырвать отца из лап этой твари. Каждый день, каждый час, каждое мгновение этих пятнадцати лет он не слышал ничего кроме внутреннего голоса, вторившего один и тот же данный себе зарок спасти старика.
И вот постепенно, вслед за утихающим рокотом сердца, охотник наконец Услышал. Невдалеке раздалось ворчливое кваканье лягушек, следом нетерпеливое уханье проголодавшейся хищной птицы, тихий шелест листьев, неутомимое журчание ручья.
Человек с замиранием сердца глубоко вдохнул воздух, казалось, впервые за долгое время, ощутил его пьянящий вкус. Он поглядел на старика, встал и зашагал к нему.
Реха всматривался в оседающий, растворяющийся туман и, вместе с этим, чувствовал, как медленно спадает пелена морока с его измученного разума. Сквозь туман он видел идущего к нему молодого человека и с содроганием сердца узнавал в нем себя: те же широкие плечи, мощные руки, серые глаза и... золотистые волосы матери.