23. Снова тревога
юрик, между тем, в своих постоянных заботах о вверившемся ему народе совсем забыл о существовании Вадима. Ему казалось, что он уже покончил все счёты со своим врагом и более никогда не встретится с ним.
Представлялось, что положение нового князя на Ильмене упрочилось, что народ доволен его правлением и, под влиянием отрадного покоя после пережитых неурядиц, отдыхает, вступив в новую жизнь...
Первые твёрдые начала нового правления были заложены, оставалось только идти далее намеченным путём. Князь теперь имел возможность гораздо более, чем прежде, посвящать времени себе, и часто теперь, когда не требовали его дела правления, оставался в покоях Эфанды.
Дочь старого Белы всеми силами стремилась помогать своему супругу в его трудах по управлению разрозненным буйным народом. В то самое время, когда Рюрик занимался с ильменскими старейшинами, Эфанда собирала около себя их жён, вела с ними продолжительные беседы, старалась вселить в них любовь к их князю, привлечь к нему их сердца.
Как нежно Рюрик любил её в это тревожное для него время!.. Всё прежнее было забыто, одна только, одна Эфанда существовала для него... С какой отрадой проводил Рюрик немногие часы отдыха в её покоях. Он даже как будто перерождался. Морщины на его челе распрямлялись, из грозного воина, величавого правителя он становился простым, нежно любящим человеком...
Даже Олоф замечал эти перемены и добродушно посмеивался над своим названым братом.
Так шло время.
Однажды пришли вести с далёкого Днепра... Они поразили Рюрика и наполнили его душу смятением. Узнал он, что любимцы его, те, кого он считал преданнейшими своими друзьями, ярлы Аскольд и Дир, изменили ему...
Таким, по крайней мере, он считал их поступок.
Объявляли они русскому князю, что только для себя овладели они Полянской землёй, осели там и будут княжить в Киеве, как он, Рюрик, в Новгороде...
«Ты будешь конунгом на севере, а мы на юге, — уведомили ярлы Рюрика. — Друг другу мы не помешаем. Если же понадобится тебе наша помощь — можешь на неё рассчитывать, готовы мы вступать с тобой в союзы... Изменниками нас не считай, потому что не давали мы тебе клятвы в верности, и ярлы мы свободные, ни от кого не зависимые...»
Но в это время совсем новое обстоятельство отвлекло внимание русского князя от далёкого юга.
В один из светлых, счастливых часов, которые Рюрик посвящал исключительно одному себе, он находился в покоях своей супруги. Был вечер. Горница великой княгини была погружена в полумрак. Последние лучи солнца слабо освещали обширное пространство богато убранного покоя.
Рюрик и Эфанда были они.
Это был один из редких моментов в их настоящей жизни, когда положительно никто не мог помешать их счастью. Вокруг всё было тихо — никто не приходил к Рюрику «за судом и правдой», даже Олоф со своими любимцами умчался в леса на охоту.
Рюрик нежно обнимал приникшую к нему супругу, смотревшую на него полным самой искренней любви взглядом.
— Счастлива ли ты, Эфанда? — спрашивал её Рюрик. — Боги были к нам до сих пор милостивы и даровали нам то, что многим и пригрезиться не могло... Так скажи же искренно: счастлива ли ты?
— Я счастлива твоим счастьем! — ответила Эфанда. — Разве твоя радость — не моя радость в то же время? Разве твоё счастье — не моё счастье?.. Но только...
— Что, моя Эфанда?
— Сама я желала бы, чтобы ты остался прежним... Ты тогда принадлежал бы мне одной, а теперь я принуждена делить тебя с твоим народом...
— Зато помни, что мы своим личным счастьем жертвуем для блага многих... Сами боги указали на нас, чтобы мы даровали этим многим новую жизнь.
— Верю и знаю. Но то, что я сейчас сказала тебе, касается одной меня. Мне всегда так хорошо с тобой... но очень редки эти мгновения...
— Но как они зато отрадны и сладки!
— Правда, правда, милый! — прошептала Эфанда и нежно приникла к его могучей груди.
Рюрик крепко обнял её и осыпал дорогое ему лицо бесчисленными поцелуями. В этот миг он забыл всё на свете: и заботы свои, и измену любимцев своих Аскольда и Дира — он весь отдался сладкому чувству любви...
Вдруг некий неясный шорох, послышавшийся в покое, вернул Рюрика к действительности. Шорох раздавался совсем близко, как будто какое-то крупное и беспокойное животное забралось сюда и ломилось в двери, чтобы помешать счастью возлюбленных.
— Кто там? Эй! — крикнул Рюрик, не выпуская Эфанды из объятий.
Дверь тут бесшумно отворилась, и в покое очутился старый Мал. Он остановился у порога и залился тихим смехом.