— Прости! — чуть не с рыданиями вымолвил Вадим.
— Теперь ты чувствуешь, что не всё в воле человека и не везде поможет сила. Знай же, есть и нечто другое, более могущественное, чем сила богатырей. Это — таинственная сила. Не многие владеют ею, и я в числе этих немногих.
— Отец, отец, молю тебя, исполни, что прошу, — упал Вадим на колени перед Малом. — Заговори мне нож, я увидел своё будущее и уверен, что если я уничтожу врага, то не погибну так, как видел это там.
Мал покачал головой.
— Я уже сказал тебе, юноша, что есть иная, таинственная сила, против которой не человеку бороться. Избранники её всегда останутся целы и невредимы... Ничего не может повредить им. Твой враг принадлежит к их числу. Напрасно я пытался исполнить твою просьбу — нет, мои чары бессильны. Я не могу заговорить твой нож на Святогора, его бережёт сама судьба!
— Так нет же! — вскочил на ноги Вадим. — Я и без заговоров сумею обойтись! Напрасно я послушался лживых советов и обратился к тебе, жалкий старик, ничему из твоих волхвований не верю я! Слышишь? Не верю! И ты, может быть, скоро услышишь, что твой избранник судьбы будет лежать бездыханным у моих ног.
Он быстро вскочил на отдохнувшего коня и, кинув уязвлённый взгляд на Мала, стрелой умчался с лесной прогалины.
Старый кудесник, глядя ему вслед, только качал головой...
17. На Варяжке
ихой конь быстро вынес Вадима из чащи и, почуяв, что всадник бросил повод, помчался вперёд по едва заметной тропинке.
Вадим совсем не замечал, куда несёт его конь. В сердце его кипела злоба, мучили отчаяние, ужас.
Предсказания старого кудесника Мала казались ему невероятными, несбыточными. Ему в первую минуту пришла мысль, что всё это ужасный, тяжёлый сон, но и эта мысль нисколько не успокоила юношу: совсем независимо от самого себя, от своего сознания, Вадим в глубине души всё-таки верил этому сну...
А лихой конь мчался во весь опор.
Среди деревьев показался просвет. Ещё несколько мгновений, и чаща осталась позади. Тут только Вадим пришёл в себя.
Юноша огляделся вокруг. Позади шумел и покачивал своими зелёными макушками дремучий лес, а впереди, совсем близко расстилалась гладь великого озера славянского — Ильменя.
Почувствовав свободу, конь понёс старейшинского сына в сторону, совсем противоположную той, с которой въехал в лес Вадим, отыскивая накануне логовище болгарского кудесника.
Ильмень был довольно спокоен. Изредка всплёскивались на его всё-таки покрытой рябью поверхности зелёные гребешки, но он показался Вадиму таким необъятно великим, что юноша невольно пришёл в отчаяние.
Действительно, положение его стало тяжёлым. Нечего было и думать вернуться обратно в лес, потеряна была тропа, да и сторона эта была совсем незнакома старейшинскому сыну.
Он рисковал бы заблудиться, если бы решил отыскивать дорогу обратно через лес. Ехать вдоль озера со стороны Новгорода было неудобно — мешали деревья, подступавшие к самой воде. Оставалось одно: объезжать Ильмень с противоположной стороны, то есть воспользоваться путём долгим, но достаточно лёгким.
А между тем Вадим чувствовал, что силы его были на исходе. Голова страшно кружилась, в висках стучало, он едва держался на ногах.
«Что же, погибать, что ли?» — промелькнула страшная мысль, и Вадим почувствовал, что его всего обдало холодом.
Мысли мешались в голове у юноши, словно какой-то туман окутывал его. Вдруг что-то как будто ударило его в темя; Вадим почувствовал, что ему не хватает дыхания, покачнулся и тяжело рухнул с коня на расстилавшийся у его ног зелёный ковёр травы.
Солнце ярко светило с безоблачного неба.
Когда Вадим несколько пришёл в себя, он смутно расслышал совсем близко шум голосов. Много людей говорило разом. Слышались смех, брань, бряцанье железа, лай псов. Порой среди хаоса звуков вдруг прорывалась звонкая весёлая песня.
«Где я? Что со мной?» — подумал Вадим и попробовал открыть глаза.
Но веки его были необыкновенно тяжелы, а во всём теле чувствовалась гнетущая вялость.
— Лежи, лежи уж, — послышался над ним грубый мужской голос, — отлежишься, сам встанешь.
— Да не голоден ли он? — раздался другой голос.
— А вот встанет, тогда и накормим.
Вадим сделал над собой усилие и открыл глаза:
— Пить, — простонал он чуть слышно.
Несколько рук тотчас потянулось к нему с ковшами, полными холодной чистой воды.