Жрец откашлялся и начал рассказ. Говорил он медленно, растягивая слова, но все слушали, затаив дыхание.
— А отступника Святогора в мелкие клочья изорвал волхв, вот и одежда его в крови была смоченная, — говорил служитель Перуна. — Только всего и нашли мы на том месте, куда нас Володиславов сын, Вадим, привёл, — одежду.
Не успел он докончить этих своих слов, как в толпе послышались громкие рыдания.
— Это Любуша, Святогорова невеста! — пояснили Володиславу, обратившему внимание на этот плач.
— Она? Пусть, бедная, плачет. Может быть, горе слезами выйдет, — с сочувствием заметила Богумила.
Рыдания не прекращались. Около Любуши тотчас же собрались её подруги и принялись утешать её.
— Не плачь, уймись, — говорили они. — Слезами горю не поможешь. Святогора плачем к жизни не вернёшь.
— Ох, подруженьки! — утирая слёзы, говорила Любуша. — Я одна в его смерти повинна. Ко мне он спешил, обещал в этот день непременно быть и с отцом условиться.
— Что же поделаешь теперь? Да оно и лучше! Слышишь — Святогор твой от нашего Перуна отступился, перестал веровать в него...
— А всё-таки любила бы я его.
— Его? Отступника?
— Что же сердцу любящему за дело, отступник он или нет — всё равно. Да и что мне за дело до Перуна!..
— Эй, девушка, замолчи! — нашёл нужным вмешаться жрец. — Не смей произносить хулы на Перуна. Вот если бы отец Велемир услыхал!.. Ох, последние дни наступают, слабеет вера, падает, а вместе с ней и народ погибает.
Никто не обратил особенного внимания на эти слова.
Вся молодёжь в роду Володислава была на стороне Святогора, девушки же прямо сочувствовали Любуше, в сердечную тайну которой многие из них были посвящены.
Это касалось молодёжи. Старики же и пожилые были взволнованы той частью известия, которая относилась к появлению перынского волхва.
Все они чувствовали в нём какую-то ложь, понимали, что рассказ о гибели Святогора далёк от истины, но высказать этого не решались.
Велемир всё-таки был сила. Но как бы то ни было, Святогора жалели.
Поэтому все родичи и отнеслись с таким сочувствием к горю Любуши.
Она же, бедная, продолжала громко рыдать, не будучи в силах совладать с собою.
Вдруг толпа заволновалась вся сразу, как один человек. Все повернули головы по направлению к лесу и напряжённо глядели туда. На опушке леса один за другим показалось несколько всадников.
— Кто-то едет к нам, — произнёс старейшина Володислав, тоже обративший внимание на эту группу.
— А я скажу тебе, кто, — вмешался примолкший было жрец, — едет к тебе, княже, отец Велемир, служители Перуна с ним и среди них твой сын, Вадим. Встретить готовься гостей дорогих.
— Сын Вадим, ненаглядный мой! — воскликнула Богумила и кинулась с крыльца навстречу всадникам.
С глубоким почтением расступился народ пред старым жрецом Перуна в то время, как обрадованная мать со слезами радости на глазах обнимала дорогого ей сына.
— Привет вам, — важно и степенно проговорил Велемир, когда с помощью нескольких жрецов ему удалось сойти с коня, — привет и радость, старейшина славянский, дому твоему, и вы радуйтесь.
Он простёр над благоговейно склонившей головы толпой свои руки.
— Я слышу здесь плач, — продолжал он, зорко оглядываясь вокруг. — Кто горюет там, где должны быть только радость и веселье?
— Это плачет невеста погибшего Святогора, — наклонясь к уху Велемира пояснил Володислав. — Успокой её. Она тебя послушается.
— Подойди сюда, горюющая дочь моя! — громко позвал Любушу старый жрец. — Подойди и поведай нам о своём горе.
— Он умер, он погиб, мой Святогор. Как же не горевать мне! — всё ещё не могла сдерживать рыданий Любуша. — О, великий Велемир! Ты угоден Перуну. Он всегда тебя слушает. Попроси его теперь, чтобы он вернул мне дорогого моего Святогора.
Вадим, стоявший несколько поодаль, с искажённым злобой лицом слушал эти стоны девушки. В душе его снова поднималась буря, и он едва сдерживал себя, чтобы не вступить в разговор.
— Забудь его, дочь моя! — торжественно сказал старец. — Он — великий грешник! И Перун справедливо покарал его, сохранив жизнь достойному. Святогор — ослушник и хулитель нашего божества.
— Он? Святогор? Кто сказал это?
— Вадим был свидетелем, как он поносил Перуна.
— Вадим? — воскликнула Любуша и с ненавистью взглянула на сына старейшины.
Тому сделалось неловко под её пристальным, вызывающим взглядом, и он низко опустил голову, не смея смотреть в глаза Любуши.
— Как бы то ни было, а я велю тебе перестать горевать! — снова раздался голос Велемира. — Пойди в дом твой, омой лицо и прими участие в общем веселии. Милость Перуна посетила дом этот, и горюющих быть не должно в этом роде. Ступай и повинуйся.