Игорь остановился на полуслове, по аудитории пошла цепная реакция. Сначала повернули головы сидящие рядом, потом те, кто за ними, и вот уже Татью со всех сторон бомбардировали удивленно-выжидающие взгляды.
– Вы что-то хотели, Литвинцева? – с вежливым интересом спросил Крюк.
– Я… – она стушевалась, не зная, что сказать. Стоять столбом – глупо, снова сесть – еще глупее. Сзади уже раздались первые смешки.
– Мне нужно выйти, – сказала она преувеличенно громко, чувствуя, как пылают щеки и уши.
– Выйдите, – разрешил Игорь равнодушным голосом.
Татья посмотрела прямо ему в лицо – неужели даже взглядом не попросит прощения?!
Не попросил.
Она схватила сумочку и почти бегом покинула аудиторию. В коридоре остановилась, не понимая, зачем здесь, для кого, для чего. Татья чувствовала себя бесконечно одинокой. Только она и густой, колючий воздух. В висках стучало: «Я ничего для него значу. Просто взял и выбросил все, что я придумала для него!»
Глаза защипало от слез. Татья зло вытерла их рукавом – не хватало еще, чтобы кто-нибудь увидел ее плачущей, – но слезы было уже не остановить. Прижав сумочку к груди, она побежала по коридору мимо закрытых дверей аудиторий и проекций портретов ученых мужей, с укором глядящих ей вслед.
***
Открыв массивную дверь, Татья вышла на крыльцо из темно-красного гранита. Широкие ступени уходили в воду, белобокие чайки парили над рекой и заливисто галдели. Петербург исторически называли Северной Венецией, а в 2050 году произошло сильное наводнение. Дамба была прорвана, уровень воды поднялся до высоты вторых этажей. Особенно пострадал центр города. К счастью, людей быстро эвакуировали, и на какое-то время часть города осталась необитаемой. Затем сюда стали возвращаться люди. Они забирались в окна своих домов прямо из лодок и говорили, что будут здесь жить, даже если уровень воды не понизится. С трудом власти убедили отважных петербуржцев переехать в новые квартиры, находящиеся в районах с насыпным берегом. А затопленную часть города (практически весь исторический центр) было решено отдать под туризм и учебные заведения. С тех пор перемещаться здесь можно только на плавучих видах транспорта: лодках для романтиков, речных трамвайчиках с подводными крыльями или на шустрых такси.
На крыльце историко-педагогического университета, где пятый год училась Татья, в ожидании трамвайчика кучковались студенты. Занятые болтовней, ребята не обратили на девушку внимания. Она остановилась, не зная куда отправиться. Не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать, но и оставаться наедине с собой тоже тягостно. Что можно сказать себе? Чем утешить? Ей нужно попасть в такое место, где все наполнено историями, но при этом ее собственная история останется никому неизвестной.
Белоснежный трамвайчик с опущенными в воду красными крыльями подплыл ближе. Татья прочитала конечную: «Екатерининский канал[1]». В этот миг она поняла, куда отправится: за Кокушкиным мостом стоит дом с вишневой башенкой, а в башенке за толстыми стенами спрятался дивный мир старины. Чего там только нет: картины с изображением заплаканных от дождя вечерних улиц, по которым спешат домой скрытые под зонтами петербуржцы. Всевозможные часы: от больших, в человеческий рост, до пузатых будильников и круглых карманных на цепочке, а еще продавленные кресла-качалки и многое-многое другое. Будет все, как Татья хотела: оказаться окруженной чужими историями, а свою оставить при себе.
Она сидела на нижней палубе. Здесь, в отличие от верхней, было свободно. Только очень душно. Расстегнув верхнюю пуговицу блузки, Татья подумала, что унылая студенческая форма – белая блуза и строгая кремовая юбка чуть выше колена – портит и без того плохое настроение. Так и не прогнав грустные мысли, она отвернулась к иллюминатору. Мимо проплывал Старый город с его домами в одну линию, протыкающими весеннее небо шпилями и блестящими на солнце куполами храмов. Все вокруг напоминало об Игоре: они обожали кататься по старому городу. Не на трамвае конечно, он брал лодку, и, прижавшись друг к другу так тесно, что Татья слышала, как бьется сердце любимого, они отправлялись на речную прогулку. Благодаря Игорю Татья знала истории многих домов. В этом, с желтым фасадом и недавно отреставрированной вывеской «С. ВОЛФЬ и Т.БЕРАНЖЕ» Александр Пушкин встретился со своим секундантом перед роковой дуэлью, а об этом небесно-голубом писал Михаил Лермонтов «Ведь нынче праздники и, верно, маскерад у Энгельгардта». Татья тяжело вздохнула: никуда ей не деться от Крюка. Так и будет рядом, потому что в ее жизни было только два любимых мужчины: отец, о котором остались смутные, обрывистые воспоминания, а потом Крюк.