Блини стал уже совсем другим без бороды…
— Заткнетесь вы когда-нибудь, черт вас дери? — закричал сосед, подойдя к двери вплотную.
— Шш!
Владимир залпом осушил бутылку, и лицо Блини расплылось у него перед глазами, раздвоилось — два огромных рта, четыре большущих глаза, как у лани, как у жертвы…
Он швырнул на пол бутылку, и когда она разлетелась вдребезги, крикнул в сторону соседа:
— Все! Кончили! Молчим!
И сунул тысячефранковые бумажки в руку Блини.
— Вот! Это все твое! Да-да! Твое! Клянусь! Элен мне дала их…
— Для меня?
— Ну конечно! Не понимаешь? «Не понимаешь» — он повторял это с той минуты, как встретил приятеля.
— Ты не понимаешь, что я все еще тебя обкрадываю? Я хотел… Нет! Тебе не понять… Я хотел, чтобы мы начали снова… Слушай! Лучше все это сказать сейчас, пока я пьян, завтра у меня, может быть, не хватит духу. Когда я напиваюсь, я чувствую, какая я гадина. Вот, может быть, ради этого я и пью. Слушай, слушай. На эти деньги ты должен вернуться к Элен. Да, именно так! Главное, делай все, как я говорю, хоть я и пьян. У нее будет ребенок. Твой ребенок. Я тебе дам ее адрес. Вернее, я знаю только, что живет она в деревне, возле Мелэна…
— Зачем ты все это говоришь? — разрыдался вдруг Блини.
Нервы его были издерганы. Его ведь совсем сбили с толку. Даже свежевыбритые щеки он ощущал как что-то непонятное.
— Я же поклялся тебе, что все это правда! Даже если завтра я стану удерживать тебя, не соглашайся, не верь, что бы я тебе ни говорил. Я ведь боюсь остаться один, понимаешь?
На этот раз в дверь постучал сам хозяин гостиницы. Владимир открыл.
— Как это случилось, что вас теперь двое?
— Я вам завтра объясню… Заплачу за двоих…
— Если только я до тех пор не вызову полицию, а я ее вызову, если будете мешать спать постояльцам!
Владимир наконец заснул, подложив ладонь под затылок Блини. Когда он проснулся, его товарищ еще спал. Трещала с похмелья голова.
Снег, как всегда в начале зимы, сменился дождем. За окном все было черным и белым.
Блини спал с открытым ртом, голый, чуть прикрытый простыней, как ребенок.
Может быть, через час будет уже поздно? Владимир опять станет совсем другим? Он глядел на торцы домов, на блестящие от дождя крыши и чувствовал, как его уже охватывает отчаяние.
Он сел к столу, взял листок бумаги, карандаш и написал по-русски: «Оставляю себе тысячу франков, чтобы не так было трудно. Деревня возле Мелэна. Она там с сиделкой по имени мадмуазель Бланш. Ты найдешь. Это я сунул кольцо в твою шкатулку. Если покажешь ей эту записку, она поверит».
Владимир не хотел разыгрывать из себя героя. Он забрал тысячу франков. Собирался к Саше, швейцару отеля «Европейский», — он ведь тоже владел четырьмя языками.
Блини вздохнул во сне, и Владимир чуть было не разорвал записку.
«Если глаз твой введет тебя во искушение.»
Его успокаивало одно: при Элен есть сиделка. Он ее, может быть, ненавидит, но все-таки уважает. Она презирает его, а он ею восхищается. И знает, что ребенок родится благодаря ей.
Может быть, не надо было брать эту тысячу франков? Конечно, красивее было бы… Да нет! Он еще вдобавок заберет граммофон и пластинки. Они принадлежат обоим, по, в конце концов, он пожертвовал большим.
Он может пережить еще один час, насыщенный высокими чувствами, если разбудит Блини, поговорит с ним, все ему расскажет.
Но у него хватило мужества отказать себе в этом. Он вышел из номера на цыпочках. Управляющий ждал внизу, подозрения его еще усилились, когда он увидел, что Владимир уходит с чемоданом и граммофоном.
— А платить кто будет?
Он, конечно, мог бы заплатить. Но уже сейчас начать разбазаривать эту тысячу! А у Блини-то их целых три!
— Деньги у моего приятеля.
— Вы точно уверены?
— Клянусь вам!
Ведь теперь ему предстояло считать каждый грош.
— Ну как, нашел Жоржа Каленина?
— Да… По-моему, он намерен вернуться во Францию. Слушай-ка. У тебя не найдется для меня местечка в гостинице?
— Трудновато. Заходи на будущей неделе.
Наверно, он точь-в-точь так же ответил Блини. И Блини стал торговать на улице семечками, а потом оказался в ночлежке.
Снег совсем растаял.
У Владимира была тысяча франков. Он нарочно разменял бумажку в маленьком кафе, где эта сумма показалась баснословной. Он пил водку, рюмку за рюмкой. Но все это обошлось ему только в двенадцать франков, и под конец он рассчитал, что денег хватит еще на целый месяц до того, как он станет таким, как Блини…
Потому что по мере опьянения в нем зародилась мысль: чтобы искупить свою вину, он должен пережить все, что пережил Блини, и под конец оказаться в ночлежке, с грязной бородой, без рубашки, в одном пиджаке…
— Видишь ли, — сказал ему на следующий день швейцар, — место еще как-нибудь нашлось бы, а вот разрешение на работу…
Владимир крепко выпил перед приходом к нему и теперь улыбался, радуясь, что вступает потихоньку на путь, ведущий в ночлежку, — на путь Блини.
Все хорошо! Да! Если хорошенько подумать — все хорошо… Воскресенье, послеполуденный час, вице-мэр, должно быть, завтракает, приткнувшись боком на диванчике в кафе Полита, Лили моет посуду.
А ведь стоило ему захотеть. Но именно поэтому все так хорошо!