— Но ведь ты же сама… Тебе ведь самой хотелось… было приятно… вот я и…
— Вот ты и спал со мной, чтобы огонь свой потушить, да? А что дальше со мной будет — ты об этом подумал? Я что, тебя заставляла с собой спать? Ну скажи, скажи. Разве не ты, как кот, крался каждую ночь ко мне в комнату, облизывал меня, словно я медом намазана? Разве не ты, весь дрожа, шептал мне заплетающимся языком: «Фарида, дорогая моя»? Или это был кто-то другой? Что ж, и слова эти я тоже насильно заставляла тебя говорить? Или ты что — принимал меня за уличную девку? Думал, одна, мол, без мужа, с виду красивая. Поживу с ней в свое удовольствие студенческие годы — пусть она меня кормит, обстирывает, а я потом уеду к своей любимой и женюсь на ней. Так ты думал? А подумал ты о том, что затронул мое сердце? Ранил его!..
— Сердце твое давно ранено. Джабар его ранил… Фарида надолго затихла, даже плакать перестала.
Вытерла слезы и повернулась к Кафару.
Он лежал с открытыми глазами. В душе его уже не оставалось и следа от еще недавно сжигавшей страсти, словно рядом лежала не красавица Фарида, а высохший кусок дерева.
Встав с постели, Фарида накинула на себя предусмотрительно захваченный халат, медленно, словно в полусне, начала застегивать на нем пуговицы. Он смотрел на нее, а сам снова и снова вспоминал Гюльназ. «Как же я мог? — проклинал он себя. — Чем теперь все это кончится?»
А Фарида все никак не могла справиться с застежкой. В сердцах она рванула халат так, что одна из пуговиц оторвалась, упала со звонким щелчком, завертелась на полу. А когда угас и этот звук, в комнате повисла томительная тишина. Слышно было лишь их возбужденное дыхание.
Фарида снова зажгла свет, как-то робко пристроилась на краю кровати.
— Ты мне, наверное, не поверишь, но никто не смог так захватить мое сердце, как ты, — сказала она.
Кафар иронически усмехнулся:
— Ну да! А Джабар? Ведь он был твоим мужем, у вас даже ребенок есть…
— Правильно, он был моим мужем. Но разве с ним я жила по-человечески?
— Ты что, не любила его?
— Нет, не любила. С тех пор, как узнала тебя, так и поняла, что его никогда не любила. Просто нравился мне, вот и все. — В голосе Фариды зазвучала неподдельная печаль, и Кафару подумалось, что таким печальным голосом не обманывают. И все же не удержался от того, чтобы снова не ужалить Фариду:
— Скажи еще, что он тебя насильно похитил… Фарида хоть и услышала иронию в его словах, ответила все с той же печалью:
— Да нет, он меня не похищал. Добровольно за него пошла. Нравился мне — высокий, как ты, только красивее. Вот мне и показалось, что я его полюбила. А уж потом, после свадьбы, и поняла, что не любила. Просто нравился он мне… Все наше несчастье в том, что мы часто любовь с простым желанием путаем. Что бы он ни делал, даже, прости… его поцелуи, его ласки — все в последнее время выводило меня из себя. Ты же меня… Ты же… — Фарида всхлипнула и выбежала в свою комнату.
Кафар чувствовал, как сохнет от волнения горло. Да, ему жаль ее по-человечески, но вообще-то — при чем тут он? Господи, что он натворил, зачем поддался слабости? И что теперь делать? Жениться на женщине с ребенком? Вот этого ему только и не хватало… Хотя она-то, бедняжка, в чем виновата? А вина Гюльназ в чем? Нет, так ей, Фариде, и надо — она не должна была подпускать его к себе.
Он сжал голову руками и тихо застонал. «Если только она вздумает поднять шум — я пропал. Буду опозорен и перед Гюльназ, и перед матерью, и перед братьями, сестрами, перед всеми знакомыми, родственниками… Нет, завтра же перееду отсюда! Только куда? Да мало ли квартир в Баку?.. А не найду свободной квартиры — останусь пока в общежитии… Ведь сейчас в общежитии места должны быть… Нет места — у друзей пока поночую…»
Мало-помалу Кафар успокоился. Даже достал из книги фотографию Гюльназ и поставил ее на стол. На часах было начало шестого, но спать ему совершенно не хотелось. Пытаясь оживить прошлое, он пристально вглядывался в лицо Гюльназ, шептал ее имя, но как ни старался, перед глазами по-прежнему стояла Фарида, ее белая грудь, ее полные, мягкие губы. Тогда он накинулся на учебники, схватил первую попавшуюся под руку книгу, открыл ее, но уже через минуту отложил в сторону. Наконец он потушил свет, замотался в одеяло и крепко зажмурил глаза.
В конце концов он все же заснул. А когда проснулся, за окном уже было по-дневному светло. По-прежнему шел снег, и от этого снега день казался еще светлее, как будто вышло наконец из-за туч весеннее солнце. Но солнце даже и не думало появляться…
И тут до слуха его донесся какой-то странный, надрывный кашель. — Кафар насторожился, напряг слух. Нет, ему это не послышалось — кто-то и в самом деле так надсадно кашлял, словно человека выворачивало наизнанку.
Кафар торопливо оделся, вышел на веранду и увидел обессилено склонившуюся в углу Фариду. Он вдруг вспомнил, что не в первый уже раз слышит этот кашель; до сих пор он как-то не придавал этому значения, думал, что Фарида простудилась. А теперь сердце у него ушло в пятки. «Неужели забеременела?» — подумал он и со страхом посмотрел на ее живот. Халат, как все вещи Фариды, плотно облегал ее тело, отчего живот сейчас казался заметнее, выпуклей. Но Фарида выпрямилась, и живот ее снова стал таким, как обычно. Кафар облегченно вздохнул. «Нет, наверно, все же простудилась. Может, даже сегодня ночью. Разгоряченная, прямо из постели, ходила по дому в чем мать родила… Еще бы не простудиться…»
Он так ей и сказал, когда Фарида отправилась умываться на кухню. Лицо ее было совсем бледно, она еле держалась на ногах.
Фарида посмотрела на него с сердитым удивлением.
— Ты что, ослеп, что ли? Разве не видишь что простуда вовсе тут ни при чем?
— Да посмотри на себя — ты ведь заболела! Хочешь, я сбегаю позвонить, вызову «скорую помощь»?
— Господи, да не больна я, не больна!
— Как же не больна, когда…
— Ты что, и впрямь не понимаешь, отчего меня тошнит?
Кафар сглотнул слюну и отвел глаза в сторону. «Господи, пожалей меня, — взмолился он. — Ну сделай так, чтобы не была она беременной. Сделай что-нибудь! Лишь бы не была беременной!» Фарида прекрасно понимала, о чем он думает, почему так горестно скривился, и потому сказала, усмехнувшись:
— Поздравляю тебя, у нас будет ребенок.
— Зачем ты так шутишь? — Лицо Кафара исказила такая гримаса, что Фарида сначала даже перепугалась; но тут же подавила испуг и весело сказала, с удовольствием выговаривая каждое слово:
— С чего бы мне шутить, если я уже на третьем месяце.
— Но ведь ты же говорила, что тебе сделали какой-то укол, что теперь у тебя детей не может быть. — В отчаянии он схватился за голову.
Фарида громко расхохоталась:
— Слушай, да ты что, и в самом деле такая темная деревенщина? Да если б даже и были такие уколы — что я, с ума, что ли, сошла, чтобы в моем-то возрасте лишать себя материнства?!
— Значит, ты специально хитрила, морочила мне голову — только бы в твоих сетях запутался, да?
— Был бы у тебя ум, была бы воля — никто бы тебя не запутал. Я его, видите ли, в сетях запутала! Ты лучше вспомни, о чем мы с тобой каждую ночь говорили, когда ты лип ко мне, словно я сахарная, когда ты хихикал от радости! Помнишь, что я тебе в эти минуты говорила? Забыл? Ну, так я тебе сейчас все напомню. Когда ты по ночам, вот здесь, лепетал мне: «Фарида, милая, я так скучаю днем в университете без тебя, что сердце готово разорваться…» — разве не говорила я тебе тогда: «Не спеши, не жадничай, я твоя…» А ты закатывал глаза и спрашивал: «Навсегда?» И когда я отвечала: «Да, да, конечно, навсегда», — ты так облизывал меня всю от радости, что, казалось, счастливее тебя и не сыскать человека… Быстро же ты все это позабыл. Правильно я рассказываю или нет? Ну и что же, ты хочешь теперь сказать, что не понимал значения всех этих слов? Ну конечно, откуда тебе их понимать? Ты же, бедняжка, всю жизнь у себя в деревне только и видел красоток, провонявших скотом и навозом, а тут вдруг попал в объятия такого ангела, как я! Я понимаю: разве можно тут не потерять голову от счастья; разве тут можно что-то еще соображать!.. Ты и не соображал… Если б я тогда спросила у тебя: отдашь за меня жизнь? — тут же заревел бы, — что готов умереть прямо сию минуту… Или я опять что-то не так тебе говорю? Ну ладно, хватит. Нечего так хлопать глазами, готовься — скоро будешь отцом…