Фарида чуть было не выпалила: «Ну и черт с ним, с твоим тестем, что обижен, пропади он пропадом вместе со своей обидой, что мы ему должны?» Но не выпалила — вовремя остановила ее сладкая улыбка Гемер-ханум.
— Вы ведь знаете, — продолжала та, — что наш сват — директор большого универмага? Ты разве не знала? Так знай. Если нужна одежда — скажите ему, все будет! Вот ты, например, портниха, а ведь у них в универмаге отличные импортные ткани бывают.
— Да? Ну не знаю, не знаю… Уж на что трудно заработать денег, а хорошую вещь достать еще труднее. К тому же нынешняя молодежь только импорт ведь ищет…
— Господи, да о чем речь, Фарида-ханум? Можете просить все, что вашей душе угодно, и совершенно не стесняйтесь. Как только у тебя будет свободное время — так сразу и поедем, я вас познакомлю.
— Вообще-то мы большими возможностями не располагаем, но бог отблагодарит вас за все. Чимназ моя давно о лайковом пальто мечтает. Что же делать, придется дупить ей, хоть и дорого. Куда денешься — девушка ведь, нельзя же, чтобы она стеснялась при сверстниках, верно?
— Да-да, это так. Что же вы раньше не говори ли — лайка ведь мелочь, сват устроит вам в мгновение ока.
Фариде не удалось скрыть своей радости, и, видя это, Гемер-ханум перешла к основной цели, к тому, из-за чего она сюда притащилась в такую жару.
— Фарида-ханум, дорогая, все хочу спросить вас об одной вещи, да как-то стесняюсь…
Фарида тут же насторожилась.
— Спрашивайте, чего стесняться.
— Сегодня мужу позвонил один ответственный работник министерства внутренних дел… Ну, поговорили они о том о сем, а потом этот ответственный работник и сказал между делом, что кто-то из вас пригрозил следователю Давыдову или как там его?..
— Кто пригрозил? Мы?
— Вроде бы даже ты сама.
— Я?!
— Да, следователь доложил, что жена больного Велизаде пытается его запугивать…
— Ах он!.. Врет! Без зазрения совести врет! Клянусь твоей драгоценной жизнью, в этом нет ни словечка правды.
— Честно говоря, и я сначала не поверила… Но потом… Ты прости за то, что я говорю это… Может, вы думаете, что, если больной встанет, мы больше не будем вашей дочке помогать?
— Ох, ну как ты только могла подумать такое, Гемер-ханум!
— Ах, прости меня, ради бога, если что не так сказала, но таков уж человек — готов любое слово, любую мысль тысячу раз переиначить.
— Во-первых, вы вовсе не обязаны устраивать Чимназ в институт. Да нам это даже и во сне бы в голову не могло прийти, вы же сами нам это предложили. Разве нет?
— Да-да, это так. И все будет, как мы обещали — обманывать не в наших правилах.
— А разве мы сомневаемся в этом? Разве мы не видим, какие вы благородные люди, умеющие держать свое слово? — последние слова Фарида выделила особо и пристально посмотрела в глаза Гемер-ханум; та поняла значение этого взгляда. — Если б вы не умели держать данное слово, разве бы стали вы тратить столько усилий, чтобы устроить нашу Чимназ? Другой бы человек подумал: ну и что с того, что обещали? Но вы же не такие, верно? Думаете, в наше время много таких надежных людей, как вы?! Да ничего подобного!.. Вот, к примеру, посмотри только на этого следователя — какой же он клеветник! Да и что, сестра, можно ждать от этих сотрудников милиции? Чего еще можно от них ждать? Могут ведь ни с того ни с сего так ославить человека, так запутать его! Ведь на самом-то деле, клянусь твоей драгоценной душой, все совсем не так было. Звонит мне: пусть, мол, ваш муж придет сюда! Я ему говорю: начальник, братец, да разве он ходит, чтобы мог прийти к вам! Потерпи еще дней десять, пусть встанет… А ему, видишь ли, дело закрыть надо! Нам тоже не терпится, но я ведь еще в тот день тебе сказала, что если Кафар, будучи больным, порвет свои показания — могут потом всякое понаписать. Разве мало на земле подлых людей? Возьмут, да и напишут, мол, Кафар Велизаде лежит покалеченный в постели и пишет в своих показаниях в милицию, что он совершенно здоров… Ведь это и для вас может плохо кончиться. Нам-то что, а вы люди известные, начнут, не дай бог, о вас говорить. Разве я не права?
Гемер-ханум не оставалось ничего другого, как развести руками и подтвердить;
— Да, это так, это так… Сколько же в мире подлых, недостойных людей…
И вдруг Фарида широко, казалось, от всего сердца улыбнулась ей:. — Господи, да неужели вы только из-за этого беспокоитесь?
— Да, — вздохнула Гемер-ханум. — А что же делать, ведь я тоже мать, думаю о своем сыне. Когда вижу, как он мучается, сердце пополам рвется. Ведь ни с того ни с сего влипли в такую историю… — Но, сообразив, что последние ее слова могут не понравиться Фариде, тут же добавила: — Да и вам тысячу хлопот принесли…
Фарида закрыла машинку, аккуратно сложила отрез и позвала Чимназ:
— Дочка, завари тете Гемер чаю получше…
— Чай? Нет, если я еще чаю выпью — мне совсем плохо станет. У вас минеральной воды…
— Минеральной мы не пьем!
— Тогда, может, есть вода в холодильнике?
— Есть, — расплылась в улыбке Чимназ и принесла стакан ледяной воды. — Наш Махмуд тоже всегда такую холодную пьет…
Гемер-ханум залпом осушила стакан.
— Ох, наконец-то сердце успокоилось. Ну, а теперь разрешите, я пойду. Я тут немного по базару прошлась… Если нетрудно, освободите, пожалуйста, корзину.
Фарида освободила корзину на кухне, и настроение у нее стало еще лучше. Гемер-ханум принесла три курицы, баранью голову и ножки, много фруктов, орехи, зелень.
— Ах, Гемер-ханум, мы вам так обязаны, — широко улыбнулась она, вручая гостье корзину.
— Не говорите так. Велика важность! — невесело сказала Гемер-ханум. Прощаясь, она, видно, хотела еще что-то добавить, но почему-то передумала, промолчала.
Кафар, который все это время послушно парился под одеялом, с удовольствием выбрался из своей спальни.
Фарида улыбнулась ему.
— Ну, слышал, какая услужливая? Вот что делает с людьми страх! Стоило только мне прикрикнуть на следователя, как они все до смерти перепугались. Будут теперь танцевать под мою дудку, сколько надо. Ты слышал, они уже и насчет завтрашнего экзамена договорились.
Чимназ от восторга чмокнула мать в щеку, и Фарида погладила ее по голове.
— Не знаю, что бы вы без меня делали. Если бы надеялись только на него, — кивнула она в сторону Кафара, — то, наверно, расти бы вам в детском доме!
Кафар уже жалел, что вышел из своей комнаты. Он спросил, дрожа от возмущения:
— Что, опять начинаешь?
— Да разве это неправда, Кафар, дорогой? Ты и сам без меня давно бы пропал. Кто сделал тебя человеком, выучил тебя, кто тебе диплом дал? Пять лет отказывала и себе, и всем нам в одежде, в еде, отрывала от себя, от детей, все на тебя тратила — лишь бы ты не стеснялся среди своих сверстников… Или ты уже забыл все это? Забыл, забыл, все вы, деревенские — неблагодарные люди… Я-то думала: получит он высшее образование, создаст, как все настоящие мужчины, семье достаток… Вот он, твой достаток! Смотришь на счастливых жен других мужей: грудь, шея, пальцы — все у них сверкает от драгоценностей, так, что глаза слепит… у них и «Волги», и «Жигули»… А я всю жизнь трясись в этих трамваях да троллейбусах… Уже сколько лет я твоя жена, а до сих пор ни одного украшения от тебя не получила. Хорошо еще, что хоть это, — она показала на свои уши, — мне Джабар подарил…
Кафару показалось на миг, что сейчас он просто не выдержит, выронит из рук костыли и рухнет на пол.
— Да я… Я же делаю для вас все, что могу! Ни в чем вам не отказываю!
— Ну и что, интересно, ты смог сделать за все эти годы?! Хоть однажды пожалел ты своих детей? На что ты был способен, кроме того, чтобы всю жизнь с кем-нибудь ссориться?
— Я никогда не кляузничал! Я работал! Я всегда работал честно и добросовестно и всегда получал то, что заслужил. — Голова кружилась все сильнее, Кафар чувствовал, что, действительно, еще немного — и он упадет. Упадет, и вряд ли уже встанет сам… У него сейчас была одна мысль: поскорее добраться до постели.
— Посмотрите-ка на него, — бросила ему вслед Фарида, — он еще считает себя мужчиной! Слава богу, хоть в пятьдесят лет ты нам всем какую-то пользу принес!