Как-то — а это был выходной день — к ним пришла на примерку заказчица еще более полная, чем сама Фарида (а Фарида в последнее время сильно раздобрела). Она теперь считалась одной из лучших портних в городе, число ее клиенток день ото дня росло. И эта толстуха тоже все нахваливала Фариду. «Руки у тебя золотые, — говорила она. — Поражаюсь только, как это ты при таких руках, при таких заработках совершенно не обращаешь внимания на свою собственную одежду. Нельзя так себя распускать, — говорила она, — ни в коем случае нельзя! Ты еще молодая, красивая женщина — тебе самое время сейчас одеваться, наряжаться, зажигать огонь в сердцах мужчин».
Кафар проверял в соседней комнате, как сделала уроки Чимназ. Девочка была слаба в математике, и Кафар, всегда занимавшийся с детьми, уделял ей особое внимание, когда приходилось трудно… Он сидел рядом с Чимназ, а мысли его были там, на веранде — подле Фариды и ее толстой клиентки. Чимназ, заметив это, тоже начала прислушиваться к разговору за стенкой. Занятия у них сегодня шли плохо, Кафар злился, срывал зло на дочери:
— Разве здесь минус надо ставить? Кто же ставит знак минус, если речь идет о сложении, а? — Он даже ударил ее по руке, и Чимназ растерялась, посадила в тетради чернильную кляксу, расплакалась от испуга…
А толстая заказчица хвастала теперь своими серьгами: «Видишь, какие бриллианты муж мне на день рождения подарил?»
Фарида вздохнула.
— Эх, Гемср-ханум, какой там день рождения! Я уж позабыла, в каком году, в каком месяце родилась…
— Ну и напрасно. Очень напрасно. Сама виновата. Да мужчины такой народ — если видят, что женщина от них ничего не требует, тут же и успокаиваются.
Фарида протянула платье заказчице: «Наденьте, посмотрим, хорошо ли».
Гемер-ханум в одном белье подошла к зеркалу. На ней и комбинация была необыкновенная — очень красивая, телесного цвета, вырез отделан тонким кружевом. Заметив, что Фарида с восхищением смотрит на эту комбинацию, толстуха похвастала:
— Это мы в прошлом году в Италии купили. Поехали с мужем погулять. Я так: не реже, чем в два года раз, или с мужем, или одна езжу за границу. — Она игриво ущипнула Фариду. — Знаешь, есть свое удовольствие в поездках в одиночку. Новые города, новые люди, красивые мужчины, юноши… — Она снова ущипнула Фариду. — Ведь не буду же я всю жизнь гнить рядом с мужем, в бакинской жаре, в этой вони! Хочешь, этой осенью и тебе путевку устроим? У мужа есть один знакомый, куда захотим, туда и сделает.
Фарида только вздохнула.
— Где уж мне такое счастье…
Кафар сидел напротив зеркала, в нем он видел свое усталое, морщинистое лицо, опущенные плечи… Ему вдруг страшно захотелось выйти и прогнать эту самую Гемер-ханум ко всем чертям, крикнуть ей: «А ну, забирай свои тряпки и убирайся, и чтобы ноги твоей больше в нашем доме не было!»
Он даже встал, заглянул в окно на веранду, но увидев, что Гемер-ханум все еще в одном белье, быстро отошел в глубь комнаты, прикрикнул на Чимназ:
— Ну, что ты сидишь, глазами хлопаешь? Давай решай задачу! Или я вместо тебя учиться буду?
Чимназ послушно уткнулась в тетрадь.
Гемер-ханум осталась довольна своим новым платьем. «До чего ж красивое платье, — все говорила она. — А самое главное — тело плотно облегает. Ненавижу все эти висящие балахоны — как будто тебя в мешок сунули. Никто даже и не оглянется, когда по улице идешь. Д если в таком вот, — ни один мужик глаз оторвать не может от женщины вроде нас с тобой. Смотри: грудь вперед, талия тонкая, а вот здесь — на этот раз она ущипнула Фариду за бедро, — все колышется, словно бараний курдюк. Я и дома стараюсь так одеваться. Молодец, отлично скроила. Когда рукава вошьешь?»
Фариде уже изрядно надоели все эти самодовольные разговоры, советы, поучения, она слушала Гемер-ханум, а сама думала, что та рассуждает, как самая настоящая потаскуха, да еще и хвастается этим… Толстуха спросила еще раз:
— Так когда закончишь?
— Послезавтра можно будет забирать, — неохотно ответила Фарида.
— Ничего, ничего, милая, я не тороплюсь. Честно говоря, платьев у меня хватает. Просто очень уж мне этот материал понравился.
— Да, материал красивый. В первый раз такой вижу.
— Привезли из Японии. Муж у спекулянта кун пил…
Наконец Гемер-ханум ушла. В доме долго еще стоял запах французских духов…
В тот же вечер, когда дети легли спать, Фарида порылась в шкафу и вытащила свое старое шерстяное платье, очень ее когда-то красившее — она делалась в нем еще моложе, талия казалась тоньше… Кафар, бывало, не мог отвести глаз, если она была в этом платье. «Когда мы вдвоем, — говорил он, — всегда надевай это платье, ладно?» И она частенько надевала его по вечерам, возвращаясь с работы…
Не удержавшись, Фарида надела старое платье и сейчас. Она то подходила к зеркалу, то отходила от него, и на лице Кафара появилась улыбка: хоть и состарилось платье, хоть и стало оно узким, но, как прежде, шло Фариде; казалось, она словно вновь помолодела… Фарида купила его вскоре после того, как они поженились. Когда, в первый раз надев его, прошлась перед Кафаром и спросила: «Идет мне?», — он ответил: «Просто великолепно! Ты в нем похожа на хрустальный сосуд…» Эти слова так понравились ей, что она долго еще заставляла повторять их: «На что, на что, ты говорил, я похожа?»
Вот и теперь, надев красное платье, Фарида вся расцвела, как и раньше, казалось, улетучилась куда-то вся ее усталость. И Кафар — тоже почувствовал себя помолодевшим, таким, как раньше, только почему-то никак не выходила у него из головы утренняя заказчица, ее рассуждения. Чувствуя накатывающуюся злость, он спросил как можно спокойнее:
— С чего это ты вдруг про него вспомнила? — Кафар старался сдерживаться, но голос все равно выдавал его. — У тебя же полно новых…
— А надену-ка я его завтра на работу. Что-то так захотелось походить в нем…
Кафар чуть не закричал на жену: «С чего это ты посреди лета влезаешь в шерстяное платье, которое к тому же на тебе трещит? Чтобы на тебя пялились, да?» Но удержался, чувствуя: если скажет эти слова — что-то навсегда рухнет, изменится в их отношениях.
— Ты разве не видишь, каким оно стало старым? Совсем тебе мало, выгорело…
— Да я же шучу. — Фарида вдруг словно очнулась. И тоже, видно, вспомнив разговоры заказчицы про облегающие платья, покраснела ярче своего платья и поцеловала Кафара. — Шучу, не понимаешь разве? Для тебя надела. Так хочется вспомнить те годы… Что, нельзя? Ты разве не хочешь вспомнить те годы?
— Хочу. — Кафар, уже успокоившись, улыбнулся ей. — Почему не хочу? При мне можешь надевать его, когда захочешь…
И тут произошло неожиданное: Фарида вдруг разрыдалась. Она плакала так горько, так искренне, будто узнала только что о смерти близкого человека. Кафар потянулся к ней, чтобы утешить, но она убежала в другую комнату и с треском захлопнула за собой дверь.
Перепуганные дети выскочили из своих постелей, повисли на ней, наперебой жалобно спрашивали:
— Что с тобой, мамочка? Что случилось? Немного успокоившись, она вытерла слезы и прижала к себе детей.
— Не пугайтесь, детки, ничего не случилось. Просто зуб вдруг разболелся. Прямо умираю от боли. — Для большей убедительности она схватилась за щеку. Потом встала; вскочили и дети, чтобы идти за ней следом, но Фарида остановила их:
— Давайте, давайте, ложитесь спать, уже поздно.
— Не расстраивайся, понемногу все наладится, — пошел за ней на кухню Кафар. — Вот скоро я поступлю в аспирантуру, напишу диссертацию, защищу ее, перейду в какой-нибудь институт, стану больше зарабатывать…
Фарида посмотрела на него с пренебрежительным недоверием, и Кафар, поняв значение этого взгляда, сразу умолк, съежился. Он пошел в спальню, разделся там, не зажигая света, и лег спать, так и не поужинав. Он ждал, что она позовет, как обычно: «Почему же ты ложишься голодный, иди поужинай». Но Фарида так и не позвала его.
В ту ночь Фарида легла вместе с детьми. Это была первая ночь после их женитьбы, когда она спала отдельно от Кафара.
…В ту ночь произошло еще одно событие — во сне Фариде привиделся Джабар. Давно, очень уже давно не снился он ей, а тут — как живой. Пришел вместе с Гасанагой проведать ее. Оба стояли в дверях, и как ни просила она их войти — так и не тронулись с места. И оба ни слова не говорили. Потом повернулись, чтобы уходить, и тут Гасанага сказал: «Мама, я обижен на тебя. Очень обижен». И заплакал. «Утри слезы!» — прикрикнул на него Джабар.