— Не сошьете платье за пять минут, не видать вам зарплаты!
Айвазовский засуетился, сбегал в кладовку, и уже вскоре платье как с иголочки сияло на богине по имени Анжела. Айвазовский, промокнув пот со лба, опять упал на колени, на этот раз уже с другой целью:
— Можно попросить у вас руку и сердце?
— Руку да, а сердце принадлежит мне. Ещё пригодится.
— Я понимаю! — Айвазовский принял из протянутой руки Анжелы смятую купюру и пошёл дорисовывать очередную копию картины «Девятый вал». Они хорошо шли на птичьем рынке как фон для клеток с канарейками.
Вскоре преобразившаяся студентка уже сидела в аудитории, а студенты неотрывно смотрели на неё, как на ожившую репродукцию картины «Не ждали». Только на месте главного героя, вернувшегося из ссылки, была Афродита.
Глава 7 В Бане. Два профессора. Гоголь оправдывается
Два забывшиеся в научном споре профессора, прикрываясь шайками, сидели в общем зале бани, не обращая внимания на шарахающихся от них намыленных женщин. Дело в том, что от волшебной тучи в тот день отделилось небольшое облачко, которое зацепилось за высокого Олега Олеговича. Поэтому пожелания профессоров и Коляна, оказавшихся в зоне её влияния, сбывались, приводя окружающих в ужас и трепет. Отвлекаясь на стук деревянных шаек, а не на голые ляжки, они перешли в парную, куда мало кто из слабого пола заглядывал, и уселись на приятно-горячий, но не обжигающий полок. В клубах пара, вихрящихся тополиным пухом, Игорь Петрович и Олег Олегович внезапно увидели вибрирующее в разогретом пространстве изображение волосатого горбуна.
Они едва различали скрюченную спину и густые волосы, ни чёрные, ни светлые, а будто меняющие цвет. Или всё дело в плохой видимости? Существо резко обернулось.
— Ты кто?
— Вы как раз заговорили о Гоголе, а у меня есть человек, который мог бы задать писателю интересующие вас вопросы.
— Так он же... его кости давно...
— Не играет роли, — перебил Токореж, а это был он собственной персоной.
Горбун, наконец, нашёл облачко от своей тучи, тут же спрятав за пазуху. Он неожиданно громко щёлкнул пальцами, и перед профессорами, чуть не уронившими тазики, замерцало изображение Анжелы. Она замахала руками перед лицом.
— Фу ты! Жара какая!
Энжи, не выдерживая невыносимой жары, стала быстро раздеваться, не заметив незнакомцев.
— Подождите, — дуэтом жалобно пробасили учёные мужи.
— Да будет вам, — пропищал Токореж. — Ничего не видно. Разврат отменяется! Здесь нет мужчин и женщин. Перед паром все равны!
Действительно, на расстоянии протянутой руки можно увидеть только смутные очертания, да и то напрягая зрение до рези в глазах. Зато слышно, как в студии звукозаписи. Рёв и визг резвящихся с мочалками девчонок-одноклассниц и осуждающие окрики взрослых из общей залы чуть приглушала плотно закрытая дверь, а пар тихо шипел, создавая уютную обстановку, когда его «дразнил» умелой рукой банщик, поддавая плесканием воды на каменку.
— Так, здесь кто-то есть! Ну, ладно! Все равно видимость, как в гробу. Что вы хотели бы узнать, уважаемые? — присмотревшись, Анжела стала замечать два силуэта парящихся.
Игорь Петрович преобразился:
— Если вам не трудно, спросите у писателя Гоголя, что его подвигло на необдуманный в своей последовательной глупости поступок — сжечь рукопись? — После своей маленькой импровизационной речи профессор покрылся, несмотря на обжигающую обстановку парной, холодным потом. Он обычно произносил заранее отрепетированный текст, но на этот раз жизнь заставила поступить необдуманно.
— Это мне пара пустяков.
Анжела задумалась на минутку, набрала побольше воздуха и выпалила, как из пулемёта.
— И какого чёрта лысого великий русский писатель Гоголь сжёг уже готовую рукопись третьего тома «Мертвых душ»?
Раздался возмущенный кашель.
— Помилуйте, я сжёг не третий, а второй том! Господа, знакомо ли вашим светлым умам, что такое задумчивость? В комнате, где всё проистекало, было холодно, озяб до неприличия. Зубы отбивали дробь, как на параде. А тут нечистый попутал. Думал, заледенею. Чуть в обморок от одной мысли не упал. Схватил я рукопись вместо полена и в печь!
— Как просто, а ещё в школе изучают, — возмутилась Анжела. — Разве ничего не осталось?
Смущенный писатель тряхнул головой, и ко лбу прилипли пряди тёмных волос. Его узнаваемый профиль из учебников литературного чтения выражал обречённость. Гоголь порылся в кармане плаща и дрожащей рукой достал оттуда несколько листков, исписанных убористым почерком.