Мартин Бек поблагодарил Ельма и положил трубку.
— Издалека пахнет дном, — сказал Колльберг.
Он стоял за спиной Мартина Бека и слышал весь разговор.
— Да, — сказал Мартин Бек, — но его отпечатков пальцев нет в нашей картотеке…
Оставалось только одно: использовать весь материал, который уже собрали. Попробовать найти оружие и допросить всех, кто хоть как-то был связан с жертвами преступления. Эти допросы проводили теперь свежие силы, то есть Монссон и старший следователь из Сундсвала Нурдин. Гуннара Альберга не было возможности освободить от его ежедневных обязанностей и послать им на помощь. В конце концов это не имело значения, так как все были убеждены, что эти допросы ничего не дадут.
Время шло, и ничего не происходило. День сменял день, из дней сложилась неделя, затем началась вторая. Вновь наступил понедельник. Было четвертое декабря, день святой Варвары. На улице было холодно и ветрено, предпраздничная покупательная суматоха чем дальше, тем больше увеличивалась. Новое пополнение томилось и мечтало, когда оно окажется дома. Монссон тосковал о более мягком климате Южной Швеции, а Нурдин — о здоровой северной зиме. Они не привыкли к большому городу, и им было тяжело в Стокгольме. Здесь им многое не нравилось, а особенно спешка, теснота и неприветливость жителей столицы. Как полицейских, их раздражали повсеместная грубость и расцвет мелкой преступности.
— Не понимаю, как вы здесь выдерживаете, — сказал Нурдин. Это был коренастый лысый мужчина с густыми бровями и прищуренными глазами. — Я вот ехал в метро, и только от Альвика до Фридхемсплан встретил по крайней мере пятнадцать лиц, которых у нас в Сундсвале полиция немедленно бы арестовала. Заметили ли вы еще одну вещь? Здесь люди какие-то запуганные. Внешне обыкновенные приличные люди. Но если спросить их о чем-либо или попросить спичку, каждый готов убежать. Просто боятся. Не чувствуют себя уверенно.
— А кто теперь уверен? — сказал Колльберг.
— Я не знал такого чувства, — молвил Нурдин. — По крайней мере, дома, но здесь, наверное, и я скоро начну бояться. Есть для меня какое-либо поручение?
— Мы получили информацию о неопознанном мужчине в автобусе, — сказал Меландер. — От одной женщины в Хегерстене. Она сказала по телефону, что рядом с ее домом есть гараж, где собираются иностранцы. Они там частенько, как она выразилась, «дерут глотку». И больше всех шумел один невысокий чернявый мужчина лет тридцати пяти. Описание его одежды похоже на то, что ходило в газетах. А с некоторого времени его там не видно.
— Можно найти тысячи людей, одетых так, как тот мужчина, — скептически молвил Нурдин.
— Да, — согласился Меландер. — На девяносто девять процентов можно быть уверенным, что эта информация ничего нам не даст. Но поскольку другой работы для тебя нет, то…
Он не договорил, нацарапал в блокноте фамилию и адрес информаторши и вырвал листок. Зазвонил телефон.
— На, — сказал он, протягивая листок и одновременно беря трубку.
— О'кей, — сказал Нурдин. — Еду. Машина есть?
— Есть, но, учитывая уличное движение и плохую дорогу, лучше добираться общественным транспортом. Садись на автобус номер двадцать три и следуй в южном направлении. Слезешь на остановке Аксельсберг.
— Мама родная, — сказал Нурдин и вышел.
— Он сегодня работает без особого вдохновения, — сказал Колльберг. Почему мы не разрешим этим парням уехать домой?
— Потому что они здесь для того, чтобы принимать участие в самой напряженной охоте на человека, которая когда-либо происходила в нашей стране, — сказал Мартин Бек.
— Ого! — заметил Колльберг.
— Я лишь цитирую министра юстиции, — сказал Мартин Бек невинно. — Наши острые и светлые умы (министр, разумеется, намекал на Монссона и Нурдина) работают вовсю, чтобы изловить душевнобольного массового убийцу, обезвредить которого — первостепенное дело и для общества, и для отдельного человека.
— Когда он это сказал?
— Первый раз семнадцать дней назад. А последний раз — вчера. Но вчера он получил лишь четыре строчки на двадцать второй странице газеты. Ему можно посочувствовать. Ведь в следующем году выборы.
Меландер закончил телефонный разговор и, еще держа в руках трубку, спросил:
— А не пора ли нам отбросить версию о сумасшедшем убийце?
Прошло четверть минуты, прежде чем Колльберг ответил:
— Да, давно пора. И пора запереть дверь и отключить телефон.