Усатый достает шапку, на ощупь чувствует, что внутри что-то есть, он открывает ее. Лицо его морщится, даже до меня доносится отвратительный запах протухшей блевотины. Мы переглядываемся, беззвучно хихикая. Он брезгливо кладет ее на стол и еще более брезгливо лезет дальше в карман, нащупывает что-то, достает... В его руке мятые леопардовые трусики стринги. Мужская модель с мешочком спереди.
«Да что же вы за люди-то за такие!» – срывается у него. Понятые начинают ржать в голос. Он рвет протокол: «Забирайте свое дерьмо и проваливайте отсюда!»
Мы уходим. Скоро поезд, надо спешить. Жизнь несправедлива, содрать с нас денег хотели одни, а заблеванная шапка досталась Усатому, который, возможно, вполне приличный человек.
У вагона мы встречаемся с Болотиным. Редкий случай, когда я так искренне рад его видеть. Надеюсь расспросить его о вчерашнем. Все шутят на тему бомбы, но толком никто не знает, что там произошло. Дело было так: мы играли на реально большом фестивале. Почти с десяток известных команд из России и Европы, и даже одна из Штатов - Casualties. Огромный клуб битком, около трех тысяч человек по билетам. Наше выступление. Мы играем один из бессменных хитов BandX «Дорога в ад». Песне больше десяти лет, мы все ее дружно ненавидим, она надоела уже даже Болту. Песня слишком тупая даже для панк-рока: примитивный текст, банальные гитарные рифы, но... но публика требует ее каждый раз, это хит. Шлягер, как говорит Лёнька. Мы играем. Димон лупит что есть мочи, бочка с малым, упакованные в хэт, рассекаемые брейками по томам с крешем и райдом, задают точнейший ритм, заставляющий толпу скакать козлом. Божественный танец пого. Димон крут, и он это знает. Лелик выпиливает какое-то техничное хевиметаллическое соло. Это, конечно, ужасно. Мы постоянно ругаемся с ним из-за этого. Лелик, это панк-рок, никаких соло, вообще, никаких! Тем более, эти твои тирли-тирли-тирли-тирли. Если ты уж совсем никак не можешь без соло, то не больше трех нот! Запомни не больше! Лелик смущенно кивает головой. На самом деле эти разговоры бесполезны, где-то внутри у Лелика живет лохматый металлист в лосинах и высоких кроссовках, металлист этот бессмертен. Стоит зазеваться – и он вылезает наружу. Болт только спел припев, и прикидывает, как ему поэффектнее поставить ногу на монитор так, чтобы он не опрокинулся. Напольные мониторы ужасно неустойчивые, но Леликовское соло его сбивает, вместо крутой рок-позы у монитора он вынужден показывать Лелику кулак – ну-ка немедленно прекращай эти свои запилы! Лёнька играет практически не шевелясь, только пальцы левой руки ходят по грифу, да мелькает медиатор в правой. Он стоит, откинув голову, на нем темные очки, в уголке рта дымится сигарета, он расслаблен и уверен в себе. Похоже, он опять пьян, играет он ужасно – грязно, неровно, но с большим удовольствием. Ну а я... я сосредоточен на своей партии, мне надо попадать в Димона – ля, замолкаю, три удара по малому, ми, фа, соль, ля, замолкаю, три удара по малому, ми, фа, соль, ля.
Лелик наконец замечает злобные знаки Болотина, внутренний металлист умолкает, вместо него появляется соло на четырех нотах в октаву. Зал в восторге, публика заводит огромный хоровод - серкл пит из пары сотен человек. Болт возвращается к монитору, ставит на него ногу, делает «крутое лицо» и начинает в такт вертеть микрофон, держа его за провод. Что-то начинает страшно вонять, и он понимает, что все его кривляния пропадают зря – от зала его отделяет столб дыма. Под монитором лежит зеленая брезентовая сумка, из нее прямо ему в рок-лицо нагло идет дым. Он хватает сумку и несет ее к левому краю сцены к охраннику. Очень раздражен. Уже второй раз только он ставит ногу на монитор, как что-то ему мешает. То Лелик со своим чертовым соло, то эта долбанная сумка. Он злобно отдает сумку охраннику: «Вот, уберите эту хреновину, будьте любезны, нам это мешает».