«Ну, вот, ментам наваляли», – говорит Димон. Мы вместе стоим у сцены и молча наблюдаем эту картину. Хорошо бы уехать до приезда ОМОНа и Эшников. Он скручивает свои тарелки и барабаны. Я пытаюсь отыскать машину, которая должна была отвезти нас на поезд.
Болотин, тем временем, ищет организатора, который должен был отдать ему еще часть
гонорара за выступление, процент со входа. Где-то в глубине разума он понимает, что если мы задержимся здесь на лишние десять минут, мы рискуем встретиться с ОМОНом. И объяснить им, что у нас вечером поезд, а завтра следующий концерт, что даты забиты, билеты проданы, будет довольно сложно, что мы круто влетим, подставим кучу людей. Но проснувшаяся в нем в последнее время жадность, вкупе с ощущением суперчеловека, способного решать любые вопросы, заставляли его идти искать организатора. Он уверен в себе, у него все получится. Организатор в это время пытался договориться с милицией. Он стоял рядом с милицейской машиной и отгонял от нее толпу панков, пытаясь донести до них в простых и лаконичных фразах русского языка, что будет гораздо лучше, если милиционеров сегодня не убьют и машину их не сожгут. Все ближе и ближе пробираясь к организатору, а заодно и к милицейской машине, Джонни Болт оказался в толпе подростков, жаждущей крови.
И тут случается с ним что-то странное. То ли ярость юности окружающих его подростков проникла в него, то ли он вдруг вспомнил, что он тоже панк, то ли вспышки фотоаппаратов, застигнувшие его в толпе, заставили его играть на публику, а скорее всего даже все эти чувства вместе будят в нем страшную агрессию. Кто-то должен ответить за испорченный концерт. Прокуренная кровь закипает в жилах.
В науке это называется «перенаправление агрессии». Агрессия спонтанна, внезапна, живые существа не могут ей управлять, но что делать, если агрессия опасна для самого агрессора или его вида? Хитрая природа, эволюция придумала выход: перенаправить ее на безопасный объект. Типа как пнуть камень вместо обидчика. Кровь Болотина кипит, он видел свои будущие фотографии на разворотах журналов, но мозг его вместе с инстинктами подсказывает, что драться с милицией, наверняка уже успевшей вызвать подкрепление, глупо и опасно. Он уже позабыл, что пришел сюда за деньгами, он чувствует себя революционером на баррикадах, партизаном, пускающим под откос фашистские поезда, Че Геварой, Сапатой и Эбби Хоффманом одновременно, он стал борцом за свободу и песней этому борцу. Он твердо уверен, что не отступит ни на шаг, что он готов погибнуть ради идеи... Хотя, конечно, драться с ментами было бы глупо. Нет, ну действительно глупо. И тут какой-то мальчик, на вид лет пятнадцати, особенно рьяно кричавший «бей мусаров», внезапно икает, краснеет, замирает на секунду и блюет на Болотина и девочку, стоявшую рядом с ним. В следующее мгновение Болт уже нещадно лупит парня изо всех своих, не таких уж и больших, сил. Болт дерется на баррикадах и побеждает, Болт защищает честь женщины, Болт в свете фотовспышек – Болт счастлив. Бедный маленький панк так и не успел понять, как же так произошло, что его кумир так жестоко его отметелил.
К этому моменту мы уже собрали все вещи в машину и кладем Лёньку в багажник. В салоне место закончилось, а Лёньке явно все равно, где ехать, он спит и так и не проснется до самого поезда. Мы оттаскиваем Болта от маленького панка и запихиваем его в машину. Он порывается выскочить обратно, грозясь продолжить свою битву. Когда он окончательно нас достает, мы отпускаем его со словами, что оставляем его тут, а сами едем. Тогда он спокойно усаживается на заднем сидении. В воротах парка на выезде мы разъезжаемся с двумя автобусами с ОМОНом. В самом парке посетители концерта готовятся к встрече: кто-то прячет под деревьями алкоголь и наркотики, чтобы не попасться с ними ментам, кто-то собирает камни, чтобы кидаться в окна милицейских машин. Наша тачка несется к железнодорожному вокзалу. Болт рассказывает, как он дрался с ментами, Лёнька спит в багажнике, Лелик с Димоном смотрят в окно. Мы чувствуем себя убегающими с поля боя, хотя битва была нелепа и обречена на провал, а впереди у нас множество концертов и городов. Но все же мы сбежали. Мы чувствуем себя вовремя и очень мудро убежавшими с поля боя, от этого как-то грустно.