– Отче?
Слова гимна внезапно оборвались, когда священник поспешил обернуться на голос ребенка.
– Ах, это ты, Роузи, утро доброе! Что-то рано ты сегодня…
– Я хотела задать вам один вопрос, сэр, – сказала девочка.
Ее маленькие ручонки были сжаты в кулачки а по выражению лица ощущалась невероятная напряженность. Она нервно переминалась с ноги на ногу.
– Изволь, – ответил настоятель совершенно серьезным тоном. – Пойдем присядем и поговорим.
Он указал на скамью. Роузи послушно села и положила руки на колени. Она сразу же начала теребить оборки своего заношенного ситцевого платьица. Наблюдая за девочкой, святой отец не переставал удивляться, как это такая пара, как Глен и Вирджиния Таусенды могли произвести на свет такое премилое дитя, как Роузи. Она была не только благолепна и добродетельна, но еще не по годам сообразительна и проницательна. К тому же, это была очень храбрая девочка. Ну да с таким отцом, как у нее, это было немудрено… Все в городе, в том числе и Пендрой, знали, что творится в доме Таусендов, особенно, когда Глен напивался, что, впрочем, происходило постоянно. Когда Роузи продолжила разглядывание своих пальчиков, преподобный откашлялся и сказал:
– Похоже, что-то тебя гнетет, Роузи. Чем я могу помочь тебе?
– Я… я вот просто думала, – она склонила голову набок, поглядывая на него из-под своих длинных ресниц. – Если бы вы знали кого-то, кто… кто… ах, ну, в общем, сделал что-нибудь бесчестное, или, по крайней мере, вы бы подумали, что он нечто подобное совершил, то как бы вы поступили?
Прежде чем ответить, он тщательно обдумал вопрос.
– Первым делом, я бы, конечно, постарался поговорить с ним, попытался бы ему доказать всю ошибочность его поведения и дал бы ему возможность исправить случившееся. Святое писание говорит: «Если брат твой ополчился на тебя и пойди к нему и объяснись с ним. Покажи ему, в \чем его грех, и да не будет тому меж вами свидетелей…» Христос призывает паству свою добронравием возрождать согрешивших к жизни вечной, Роузи. Думаю, и я постарался бы поступить таким же образом.
Девочка задумчиво поджала губы, после чего замотала головой.
– А если бы это не помогло? – спросила Роузи.
– Ну тогда бы у меня не было другого выбора, – как поговорить с его родителями…
Она тяжело вздохнула.
– Ну а если бы он не был ребенком? Если бы он был взрослым?
Преподобный Пендрой мог видеть, насколько серьезно Роузи была настроена на то, чтобы найти ответ на стоящую перед нею дилемму. Он подумал о природе бесчестья и о том, каким образом дитя столкнулось с ним. «Господь, – молился он про себя, – дай мне мудрости».
– А вы бы пошли к шерифу? – тихо спросила Роузи с дрожью в голосе. Он нахмурился.
– Это настолько серьезно, Роузи? Девочка кивнула головой.
– Может быть, ты скажешь мне, какова точная природа этого бесчестья?
На этот раз она покачала головой.
– Я не могу, – прошептала девочка, потупив взор.
– Но я никому ничего не расскажу, дитя, – сказал святой отец.
– Знаю, сэр, – она спрыгнула со скамьи и, не отрывая глаз от пола, сказала. – Я лучше пойду…
Преподобный Пендрой тоже встал и еще долго смотрел вслед выбежавшей из храма девочке. Он вздохнул, ощущая великую тяжесть на сердце. Он размышлял, что же такого совершил Глен Таусенд (он нисколько не сомневался, что речь идет именно об отце девочки), чтобы настолько потрясти ребенка.
Адди не могла пойти в церковь. Боль еще была чересчур свежа, чтобы ее скрыть. Она боялась, что все прочтут написанную в ее глазах правду и она навсегда будет изгнана из общества добропорядочных граждан Хоумстэда. Но и дома она оставаться не могла. Уилл сказал, что придет сегодня, чтобы переговорить с нею. Ей бы не хотелось, чтобы он застал ее дома. Не хотелось выслушивать то, как он будет предлагать взять ее в жены, желая лишь покрыть их грех. Она оделась потеплее, чтобы уберечься от пронзительного октябрьского холода, запрягла кобылу в повозку и поехала куда глаза глядят. Ей было все равно, куда привезет ее лошадь. Кисть художника по имени Осень неплохо поработала в последние дни, окрасив долину и окружавшие ее горы всевозможными красками. В другое время Адди насладилась бы красотой пейзажа, но сегодня ее мысли были заняты совсем другим. Порядка в них не было. Множество сцен из ее прошлой жизни пронеслось перед глазами. Это были и образы детства, и воспоминания девушки о минутах, проведенных с Робертом, память о тех годах, что провели они вместе с отцом в родном доме на Заливной улице, долгих годах, за которые Мэтью Шервуд успел состариться и умереть. Ей припомнились все неудачи и триумфы неопределенность и моменты принятия ответственных решений. Было время великих радостей и было время великих печалей. Были мгновения, когда будущее казалось светлым и полным надежд, и были мгновения, когда казалось, что уже нет больше никакого будущего. Она вспомнила о всех странных поворотах судьбы, что привели ее в Хоумстэд, и подумала, уж не провидение божье привело ее сюда! И затем, против своего желания, Адди подумала о Уилле. С того момента, как она впервые увидела его, она стала чувствовать все во сто крат обостреннее, чем когда бы то ни было. И дело было не просто в его привлекательной внешности, и уж тем более не в славной силе его тела. Было что-то в его душе, что тронуло ее сердце и заставило любить его, как никого другого.
Натянув поводья, Адди остановила лошадь в поросшем осинами предгорье. Никогда прежде она так не любила… И уже никогда не полюбит. Вероятно, это была последняя возможность встретить свое счастье. И неужели этому помешала ее гордость?! Не лучше было бы выйти замуж за Уилла и надеяться на то, что он тоже полюбит ее в свое время? Ведь это могло случиться! Люди очень часто сперва женятся, а уж потом влюбляются в свою половину.
И опять Адди стала размышлять о поворотах судьбы, что привели ее в Хоумстэд. Она ведь могла выйти замуж за Роберта. Она даже могла бы стать женой мистера Бэйнбриджа. И отец ее мог вовсе не продавать их дом, или же он мог скопить для нее достаточное количество денег, чтобы она смогла остаться в Кингсбери. К тому же, она могла ответить на другое объявление о найме учителя. Масса всего могла удержать ее от приезда сюда, но однако нечего не удержало. Конечно же, это судьба свела ее с Уиллом Райдэ-ром. И то, что она полюбит его, было предопределено на небесах.
Кобыла беспокойно забила копытом и, фыр-кнув, зазвенела сбруей. «БЕГУ И ПРЯЧУСЬ, – подумала Адди. ВСЮ ЖИЗНЬ Я БЕГУ И ПРЯЧУСЬ». Больше она не собиралась так делать…
– Поехали домой, девочка, – тихонько сказала Адди, слегка хлопнув животное по спине поводьями.. – Пора обратно…
Роузи хотелось рассказать маме то, что она знала про па… Было бы легче, если бы кто-то еще решил, что же делать дальше. Но стоило взглянуть на мать, сидевшую рядом на церковной скамье, желание сразу же пропадало. Маме и без того доставалось. Вирджиния Таусенд всегда выглядела усталой, но сегодня она смотрелась просто старухой. И потом ма все равно ничего не сможет сделать. Просто она скажет, чтобы Роузи больше насчет этого не волновалась. Не женское это дело лезть в дела мужа, и уж, конечно, не ребенку ставить под сомнение поступки отца. Дети должны быть послушны, уважительны и спокойны… Равно как и женщины, по крайней мере, именно этого ждал от своей жены и дочери их отец. Роузи елозила на жесткой скамье и пыталась сосредоточить внимание на проповеди, но это у нее никак не получалось. Она продолжала видеть своего отца, пьяно развалившегося в кресле у камина, точно так же, как это было в ночь на прошлой неделе. Он тогда разговаривал сам с собою, и его голос и сейчас звучал у девочки в ушах. «Слишком долго, когда так… Черт подери, но это очень долго… А на лесопилке шито-крыто… Полно денег в конце месяца… Есть способы… Никогда не узнает, что это я… Можно было бы… Куплю себе салун…»