— Когда рейс? — спрашиваю я, прикрывая рот ладонью, когда зеваю.
Он смотрит на часы.
— У нас есть три часа.
— Хорошо.
Еще три часа, и мы будем на пути в Грецию.
Мое тело расслаблено, оно настолько вялое, что я никак не могу почувствовать даже намека на беспокойство. Киска пульсирует от того, что этот мужчина, ой, вампир, сделал со мной за такое короткое время. Если бы я уже не была влюблена в него, то сегодня точно бы влюбилась. Он так хорошо трахает меня, а потом так нежно обнимает, обращаясь со мной, словно я подарок, которым он дорожит.
Теперь, когда все его и мои страхи раскрыты, мы можем быть самими собой, мы как будто с каждым разговором узнаем новые стороны друг друга.
— Ты выглядишь по-другому, — бормочу я.
Он опускается на колени у края кровати, чтобы поцеловать меня в губы, прежде чем подняться на ноги.
— Я счастлив, и мне больше не нужно скрывать, кто я есть, от тебя. Быть бессмертным — не очень просто.
Узнав, что у Фрэнка была пара, но она умерла, я отчасти поняла, почему он поступил так с нами, даже если я с этим не согласна. В итоге он разрушил больницу, в которой она лежала, что заставило кучу охотников выйти на их след. Вот почему Влад и Коннор так долго не имели связи с внешним миром.
Я также узнала, что супружеская связь может быть установлена, если оба партнера достаточно сильно этого хотят, но настоящие брачные узы встречаются крайне редко.
— Кстати, о бессмертных, что такое Хильда?
Он на мгновение хмурится, прежде чем схватить свою рубашку.
— Хильда — вампир. Она растила меня, когда я был ребенком, но перестала есть так давно, что я уже и не помню, когда.
Вау.
— Значит, вампиры превращаются в скелеты, если перестают есть?
— Это сложнее, но в принципе да, — говорит он, застегивая рубашку.
Я приподнимаюсь на локте, любуясь видом.
— Это круто.
— Ты продолжаешь удивлять меня тем, как хорошо все это воспринимаешь.
Я сажусь и слегка пожимаю плечами.
— До тех пор, пока ты не взорвешься, как вампиры в «Настоящей крови»93.
Он в тревоге поднимает голову.
— Что?
— Неважно, — я хихикаю, поднимаясь на ноги, чтобы поцеловать его, все еще завернутая в одеяло.
Он улыбается, смотря на меня сверху вниз и качает головой, затем тихо посмеивается про себя, прежде чем пробормотать:
— Там никого не должно было быть.
— Где?
Он смотрит на меня сверху вниз, держа руки на бедрах, с голой задницей.
— Никого не должно было быть в замке, Обри. Я вообще не должен был находиться рядом с кем-то из гостей. В тот день, когда ты появилась, я должен был переехать в восточное крыло.
— Что? Правда?
— Правда, — он ухмыляется. — Я не ожидал, что ты приедешь. Я снова начал есть в тот же день.
Широкая глупая ухмылка растягивает мои губы. Боже, как я люблю этого вампира.
— Кстати, о еде, зачем тебе было есть мою, если ты знал, что отравишься? В бабушкином рецепте много чеснока.
— Я хотел сделать тебе приятно, и ты была первым человеком, который захотел накормить меня.
Я смотрю в его глубокие карие глаза, и чувство невесомости пронзает мое сердце. Я прижимаю к себе одеяло и потираю щеки, лицо болит от широкой ухмылки, растянувшей губы.
— Несносный, сентиментальный вампир.
Он ухмыляется, наклоняясь за брюками.
— Ты не поддавалась внушению. Я думал, что это из-за долгой «диеты», но один взгляд на тебя сводил меня с ума.
Я фыркаю.
— Ха, я свела тебя с ума одним взглядом? Конечно, мистер «убери свои соски». Вот это знакомство.
— Женщина, я не видел сисек более ста лет. Как думаешь, что я чувствовал? — он выгибает бровь. — И мы впервые встретились не так.
Я визжу, когда меня подбрасывает в воздух по волшебству, а затем мягко падаю спиной на подушки. Я переворачиваюсь на бок, чтобы посмотреть ему в глаза, когда его колено касается кровати, и он крадется ко мне.
— Да, это был первый раз, когда я увидела тебя, ты принес яичницу, помнишь?
Я помню его вечно хмурое лицо. Совсем не такое, как сейчас, когда он улыбается.
Его нос трется о мой, и он хихикает.
— Я открыл дверь в замок, и одна белокурая нимфа влетела внутрь, требуя, чтобы я взял ее сумки. Это была любовь с первого взгляда, любовь моя.
— Что? — я хмурюсь, вспоминая тот день. Кто забрал мои сумки? Я начинаю спорить, прежде чем воспоминание о каком-то действительно старом парне в ночном халате проносится в голове. Его губы растягиваются в улыбке. — О боже мой. Ты тот самый старик?!
Он запрокидывает голову и громко смеется, и его радость снова наполняет мое сердце.