Прошло уже несколько часов, а мой член все еще тверд от ее поцелуя, но я отказываюсь быть сломленным ею.
Никогда больше я не позволю себе зачахнуть, если один человек может так сильно контролировать меня. Прошло более ста лет с тех пор, как я ощущал под собой мягкую женскую плоть, и я не могу поспорить с тем, что Дойл прав.
Было бы гораздо проще сопротивляться ей и найти какую-нибудь другую женщину, готовую удовлетворять мою похоть — по крайней мере до тех пор, пока эта не уйдет, вернувшись в ад, откуда она пришла.
Моя железная воля близка к тому, чтобы рухнуть, совсем как опустошенные и выброшенные пакеты с кровью у моих ног. Это было бы терпимо, если бы ее запах не пропитывал замок, подливая масло в огонь моего отвратительного настроения.
Я сижу и просматриваю сотни фотографий Обри с другим мужчиной в этом Instagram, позволяя любопытству взять верх. На самой последней фотографии моя спина выпрямлена от ярости, а из груди вырывается рычание. На многих из фото Обри в его объятиях, смеется и улыбается.
Этот жалкий человек просит прощения с помощью ракушек? Я нахожу еще более незрелым то, что он делает это публично.
Этот шут дуется как ребенок, и очевидно, что женщины этой эпохи даже не подозревают, что у него нет никакого мужского достоинства. Позорно, что Обри вообще связалась с таким мужчиной. Разве этого хотят женщины в наши дни?
То, что она могла простить его из-за одного инфантильного жеста, приводит в ярость. Я заставляю себя положить телефон на место, пока не сломал это хрупкое устройство. Отвратительная ревность, заполняющая мозг, быстро сменяется замешательством. Почему меня должно это волновать? Она — всего лишь ничтожный человек, нарушающий мой покой. Я должен уметь противостоять ей.
Фрэнк настаивает, что пакетов с кровью достаточно, но если это правда, то как она может вызывать у меня такую реакцию?
Эта мысль раздражает меня, когда я поднимаюсь и иду через всю комнату к роялю, наполовину окутанному темнотой. Я опускаюсь на скамью и выплескиваю свое разочарование на клавиши. Я не прикасался к инструменту десятилетиями, но мог бы сыграть эту пьесу вслепую и полумертвым. Знакомая музыка — бальзам для желания, бушующего в моей груди.
По деревянному полу дальше по коридору раздаются шаги, и я стискиваю зубы, сдерживая рычание. Мой взгляд падает на то, в каком затруднительном положении я оказался. Ее запах становится сильнее, когда я пытаюсь избежать его.
— Будь все проклято.
Я быстро сгребаю пустые пакеты из-под крови, оставшиеся с прошлой ночи, и бросаю их в огонь, проклиная поднимающийся запах горящего пластика. Черт. Эта женщина убьет меня…
Я резко выдыхаю, когда странный свет ослепляет меня, и она вскрикивает, размахивая руками, как испуганное животное, потерявшее рассудок. Ее телефон с грохотом падает на пол, скользя по потертому дереву.
— Привет, Обри.
Ее рука прижимается к груди, а кровь отливает от лица.
— О боже, ты напугал меня до чертиков.
Свет от огня окутывает ее мягким, уютным сиянием, и я поворачиваюсь, чтобы включить лампу.
— Решила осмотреть замок, да?
На ней новая одежда. Одежда, которую купил я. Удовлетворение переполняет грудь при мысли, что она решила надеть ее, даже зная, что у нее не было выбора.
Черные леггинсы облегают ее, как шелковистая вторая кожа. Белая блузка с глубоким вырезом обнажает внутреннюю часть декольте, а черный кружевной бюстгальтер поддерживает грудь. Я проглатываю стон, мгновенно сглатывая слюну от желания попробовать ее на вкус.
Член твердеет, напрягаясь в штанах, когда стук ее сердца гремит у меня в ушах. Я немного неловко наклоняюсь и поднимаю ее маленькое мобильное устройство, а затем кладу его на соседний столик.
— Я… я услышала музыку из комнаты и пришла посмотреть, — ее красивые брови в замешательстве морщатся, прежде чем это делает носик. — Что это за запах?
Я делаю шаг в ее пространство и протягиваю руку, чтобы погладить светлый шелк волос.
— Ничего особенного. Казус с камином.
Ее мягкое прерывистое дыхание и мелодичный пульс грохочут в ушах. Мой взгляд опускается на ее белую блузку, ткань которой туго обтягивает грудь. Я восхищенно улыбаюсь. Светлые локоны в беспорядке, и мне хочется запустить в них пальцы. Сочный аромат, который, кажется, следует за ней повсюду, расцветает в пространстве между нами, и я едва сдерживаюсь, чтобы не застонать вслух.