— Прекрасно, — удается пробормотать мне. Большинство людей не смогли бы разобрать мои слова, но я знаю, что Дойл все прекрасно слышит. — Но никакого гребаного розового.
— Никакого розового. Я все улажу, Влад. Не волнуйся, все будет просто потрясающе.
Заколите меня.
Глава 1
ОБРИ
Мы все умрем.
Возможно, я сказала это вслух, а, возможно и нет. В момент, когда мои розовые наманикюренные ногти впиваются в подлокотники кресла, я, широко раскрытыми глазами, смотрю на крошечную дверь перед собой. Светлые пряди волос падают мне на лицо, я почти вдыхаю их, но слишком напугана, чтобы их смахнуть. Ревут сигналы тревоги, и пилоты кричат уже добрых три минуты.
Что касается меня? Я дышу по технике «квадрат»7, как будто от этого зависит моя жизнь, и чертовски жалею, что выбрала самолет, прозванный мусорной пандой.8 Почему я согласилась на это?
Несколько часов назад я восхищалась тем, как это было мило. Милый маленький самолетик, который был просто очарователен, но нет, это енот. Такой милый и пушистый, но мусор — его единственная цель в жизни, и теперь я мчусь навстречу катастрофе, которая вот-вот произойдет.
Если бы я только заметила клейкую ленту. Если бы я только заметила много других вещей. Предполагалось, что я буду в безопасности на земле, на Таити, делать фотографии с Чедом. Но, конечно, из задницы маленького самолета, на который я наивно села, валит дым и я одинока.
Я совершила ошибку.
Двигатель издает странный скрежещущий звук, и я взвизгиваю, отпуская подлокотник, чтобы схватить телефон. Слезы наворачиваются на глаза, затрудняя зрение, когда я печатаю «Я люблю тебя» бабушке. Я вскрикиваю, когда что-то попадает мне в глаз и телефон падает на пол. Черт возьми.
Кряхтя, наклоняюсь и пытаюсь схватить его, прежде чем понимаю, что надо мной болтается долбаная кислородная маска. Смотрю на эту штуку в полной панике. Почему я никогда не обращала внимания на то, как ей правильно пользоваться?
Все будет хорошо. Все будет хорошо.
Это очень нехорошо.
Мои руки дрожат, когда я хватаю маску, свисающую с потолка, и грубо натягиваю на лицо. Я вдыхаю свежий аромат занавески для душа и смотрю в окно. Каждая клеточка моего тела леденеет. Это… это огонь? Я почти уверена, что его там быть не должно. Я тяжело вздыхаю.
Худший день в моей жизни.
— Пожалуйста, пожалуйста! Я просто хочу выйти из самолета. Я не готова умирать, — молюсь я, чтобы бог, который меня слышит, был открыт для переговоров.
Слезы текут из моих и без того красных и опухших глаз. В миллионный раз за последние двенадцать часов я начинаю обдумывать свой жизненный выбор.
Ошибка номер один: доверять мужчине, который злится на продавцов, когда его любимых товаров нет в наличии.
Ошибка номер два: сказать «да» мужчине, который считает вполне приемлемым трахаться не с одним, а с двумя людьми одновременно, за два месяца до нашей свадьбы.
Ошибка номер три: позволить моей лучшей подруге Бернадетт уговорить меня обменять билет на Таити на поездку в Румынию в один конец, хотя я никогда не путешествовала одна.
Самолет трясет, и я кричу, звук приглушается маской. Зажмуриваю глаза, мое хриплое дыхание — единственное, что я слышу сквозь рев в ушах, прежде чем самолет резко останавливается. Кровь приливает, пульсируя в моем черепе. Проходит секунда, две, прежде чем адреналин бьет ключом, доводя меня до перегрузки. Пальцы дрожат, но мне удается расстегнуть ремень и встать.
Покинуть самолет. Покинуть самолет. ПОКИНУТЬ гребаный самолет. Мантра повторяется в моей голове.
Головокружение захлестывает меня из-за того, что я слишком быстро встаю. Тру глаза, трясу головой, чтобы прояснить ее, как раз в тот момент, когда сильные руки обхватывают меня за талию. Я инстинктивно кричу.
— Мадам! Мадам! Вы в безопасности, — кричит мужской голос мне в ухо. — Просто дышите, мадам.
Открыв глаза, я смотрю вниз на свои руки, которые сжимают очень растерянного бортпроводника, и не могу унять дрожь.
Он замирает, прежде чем неловко похлопать меня по плечу, и я не выдерживаю, испытывая больше эмоций, чем за последние месяцы. Я заключаю его в объятия, цепляясь за него изо всех сил.
— Я жива.
— Мадам, — мягкий, но строгий голос выводит меня из состояния нервного срыва, и мои рыдания переходят в икоту.
Я отстраняюсь, с тревогой глядя на его белую рубашку. Тушь и слезы покрывают ее.