— Мы так ее воспитали, Хан, хотели мы того или нет.
— Я знаю.
— И мы едва ли можем критиковать ее.
— С каких это пор логические выкрутасы запрещают мне ругать мою дочь? Особенно когда она вытворяет такие глупости?
— Хан.
— Я стал на двадцать лет старше, чем был утром. На двадцать лет, Лея.
— Ты становишься похож на Трипио.
Хан взглянул на нее исподлобья: — Да неужели?
— Вперед. Чем скорее мы доберемся до Прорвы, тем скорее сможем вернуться.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Лазерный луч метровой толщины вырвался из глубин космоса и ударил в корабль-мир Цавонга Ла.
Мощность луча равнялась мощности целой турболазерной батареи; на корабльмир обрушилась губительная энергия, испаряя йорик-коралл и выжигая внутренности.
Менее чем через секунду в месте попадания материализовалась воронка, перехватила луч и начала впитывать энергию в себя. Энергия лилась и лилась, и воронка продолжала ее поглощать. Спустя минуту лазерная атака прекратилась, и воронка исчезла.
В контрольной рубке корабля-мира Цавонг Ла воспринял известие о нападении с определенным недоумением.
— Обьем повреждений? — спросил он.
— Минимальный, — сказал Маал Ла. — Рана уже затягивается. Через день останется лишь боевой шрам.
— Корабль или орудие, которое по нам стреляло, найдено?
— Нет, военачальник. Хотя, по всей видимости, оно находилась далеко за пределами самой внешней планеты, и лучу понадобилось довольно много времени, чтобы добраться до нашего корабля-мира.
— Это всего лишь демонстрация того, что у них достаточно наблюдателей на планете, что у этих наблюдателей хватает средств связи и что они могут отслеживать положение корабля-мира на орбите. — Цавонг Ла пожал плечами. — Только зачем демонстрировать это таким бесполезным манером?
— Не знаю, военачальник.
Цавонг Ла задумался, едва обращая внимание на болезненные ощущения, которые вызывало копошение паразитов в его руке.
Наконец ему пришла на ум довольно обескураживающая мысль.
— Проследите курс этой лазерной атаки.
— Мы уже это сделали, военачальник.
— Продолжите его за пределы системы Корусканта. Какие еще планетные системы лежат на этой линии?
Маал Ла подал знак одному из своих аналитиков, и через несколько секунд аналитик выдал ответ.
— Пирия, — сказал Маал Ла.
— Разбудите виллип моего отца. И приведите ко мне Вики Шеш.
Хотя ворота ангара для спецопераций были открыты и туда уже направлялись на посадку «иксокрылы» Разбойного эскадрона, Джайне, Кипу и Джагу было приказано садиться в мертвой зоне — в нескольких десятках метров от главного входа, где не было других кораблей. На поле стоял одинокий офицер, и Джайна, заходя на посадку, узнала его.
Полковник Селчу.
Ее сердце вряд ли могло упасть еще ниже. Оно уже было где-то в районе лодыжек. Но сейчас Джайна чувствовала, что оно проходит последние сантиметры и опускается до самых пяток.
Когда пилоты выбрались из своих истребителей, Тикхо обвел их критическим взглядом.
— Никто не ранен? — спросил он.
Все дружно замотали головами. Кип, хотя и живой-здоровый, тяжело привалился к крылу «курносика», и Тикхо посмотрел на него еще раз.
— Ты, иди ляг, — сказал он.
— С радостью. — Кип взглянул на Джайну. — С твоего разрешения, о Великая.
— Иди отдыхай, Кип.
Тикхо повернулся к Джайне: — Генерал Антиллес хочет с тобой говорить. Сейчас же.
— Я так и знала.
— И со мной? — спросил Джаг.
— Позже, — ответил Тикхо. — Хотя он просил передать свои поздравления насчет той тактики с «бомбами-тенями». Поскольку сбитая цель не может быть присуждена более чем двоим пилотам, он считает, что первый заградитель следует приписать тебе.
— Согласна, — сказала Джайна. — Я не претендую.
— Я тоже, — добавил Кип.
Они вошли внутрь биостанции. Здесь Кип оставил их и отправился в свои комнаты, стараясь не спотыкаться.
В офисе Веджа Тикхо на время покинул Джайну и Джага и направился во внутреннюю комнату, затем на секунду просунул голову в дверь и сказал: — Всего на пару минут.
— Понятно, — молвила Джайна.
Тикхо снова исчез, оставив их наедине с протокольным дроидом Веджа. Джаг сказал: — Мне надо с тобой поговорить. Неофициально.
По его спокойному, контролируемому поведению Джайна не могла точно сказать, о чем пойдет речь, но она догадывалась.
— Дальше по коридору есть маленький конференц-зал.
— Сгодится.
Она знала, что он собирался сказать. Его лицо побледнеет от гнева, шрам на лбу запылает, и он будет стегать ее словами. «Ты покинула миссию ради одного пилота, — скажет он. — Ты едва не погубила свою эскадрилью. Ты едва не разрушила весь план. Ничья жизнь этого не стоит. Ни моя. Ни твоя. Никакой ты не лидер и не офицер, ты полное недоразумение».
Вот что он ей скажет, и у нее не будет чем защищаться, потому что он будет прав.
Он будет смотреть на нее с выражением, порожденным аналитическим расчетом и многолетним опытом. Он скажет ей все, что о ней думает, а потом повернется и уйдет. Найдет себе другую эскадрилью и будет ею командовать — эскадрилью, соответствующую его собственным стандартам, эскадрилью, на которую он сможет рассчитывать.
Джайна почувствовала резкую боль в груди, как будто нечаянно проглотила вибронож и тот в конце концов включился. Но она взяла себя в руки. Нужно смотреть ему в глаза, когда он приступит к словесной порке. Она заслужила.
Они дошли до конференц-зала, дверь его была открыта, внутри — темно и холодно; Джаг включил свет и закрыл за Джайной дверь.
Она повернулась к нему, надеясь, что по ее лицу никаких переживаний не видно.
— Я знаю, что ты собираешься сказать, — сказала Джайна.
— Не думаю. — Как ни странно, лицо Джага вовсе не напоминало каменную маску, как она ожидала. У него был вообще какой-то неуверенный вид, совершенно нехарактерный для Джага Фела.
— Ты скажешь, что я опозорилась. И будешь повторять это до тех пор, пока не увидишь, что я больше не выдержу. И после этого уйдешь.
У нее сжалось горло, и последние слова прозвучали как-то странно; собственный голос показался ей высоким и хриплым.
— Нет. Мы оба знаем, что твои командные решения были весьма далеки от здравого смысла и эффективной стратегии. Это даже не обсуждается. Но я хочу знать… — Он запнулся и как будто еще больше потерял уверенность в себе. — Я хочу знать: зачем ты это сделала?
— Не знаю.
— Знаешь. Должна знать. Никто этого не знает, кроме тебя. — Джаг наклонился еще ниже. Это была поза устрашения; он смотрел ей прямо в глаза, словно надеялся найти там ответ — любой ответ, запечатленный крохотными буквами в ее зрачках. — Отвечай.
— Я… Я… — Голос стал совсем хриплым, и Джайна уже отчаялась с ним совладать, но наконец слова полились из нее — простые, детские слова: — Все уходят… — Взор застилали слезы. — Все вокруг уходят и уходят, и я не могу это остановить. Я не хотела, чтобы ты тоже ушел.
Тут слезы все-таки хлынули из глаз, и Джаг превратился в расплывчатое пятно черной униформы, увенчанное расплывчатым пятном бледной кожи. Джайна уже не могла разобрать его лицо, но она знала, что на нем — выражение недоумения, отвращения или неприкрытого презрения…
Затем он обнял ее за плечи и притянул к себе, так что ее голова уперлась в его грудь, и положил свою голову сверху; это проявление нежности так потрясло Джайну, что она едва не отскочила назад. Напротив, Джайна прижалась к нему еще сильнее, едва не упав — ноги больше не держали ее вес — и беззвучно заплакала; слезы лились по лицу и впитывались в мундир.
— Я никуда не уйду, — сказал Джаг.
— Почему?
— Что «почему»?
— Почему ты никуда не уйдешь?
— Потому что не хочу.
Он поднял ее голову, одновременно наклонив свою, и внезапно их губы слились в поцелуе, крепком, как вакуумный шов.
Смятение Джайны никуда не делось, но к нему добавилось ощущение полета, как будто она взлетела в небо без «иксокрыла». И еще ей показалось, что она вдруг сбросила с себя груз — невыносимо тяжкий груз, о котором она даже не подозревала и не замечала его, пока он не исчез.