Корран обогнал скиппер и развернул истребитель, чтобы снова зайти в атаку. Если бы йуужань-вонгский пилот хотел уничтожить «крестокрыл», ему представился удобный случай, но вместо того, чтобы обстрелять или таранить Т-65, скиппер пролетел под ним, и выстрелы Коррана попали прямо в его кабину. Живой истребитель завертелся, теряя управление.
Потом он взорвался, разбрасывая обломки во всех направлениях. Взрыв слегка задел истребитель Коррана, но не причинил никаких повреждений за исключением перегретого датчика внешней температуры.
Развернув истребитель, он увидел, что цель Лет прошла мимо нее и сейчас направляется к щитам базы.
Скиппер врезался в щиты, на мгновение они стали видимыми, как поверхность воды, когда по ней пройдет волна. Один из обломков скиппера попал в мусоровоз, реквизированный для нужд армии и использовавшийся для перевозки наземного персонала базы. Машина взорвалась, и вскоре огонь распространился на близлежащие здания и машины.
– Я сожалею, – сказала Лет страдальческим голосом, полным раскаяния в своей ошибке.
«Слишком полным раскаяния». Корран фыркнул, вспомнив, какие мелодрамы обычно склонны разыгрывать пилоты-новички.
– Ущерб не такой уж большой, – ответил он. – Не волнуйся об этом.
Они развернули истребители, возвращаясь к эскадрилье.
Солдаты ремонтных команд выбежали из здания, поливая из огнетушителей горящие обломки.
Командир, черноволосая женщина-кореллианка, чье сложение заставляло предположить, что в числе ее предков были один или два ранкора, махнула рукой своим подчиненным:
– Тут человека придавило! Медика сюда!
Она оттолкнула большой кусок йорик-коралловой брони, придавившей жертву – высокого мужчину в коричневой форме механика.
Он не был обожжен, и пока женщина освобождала его от йорик-коралла, его глаза были открыты. Несмотря на мягкие черты лица, у него был решительный взгляд, не показывавший страха.
– Не надо медика, – сказал он. – Я не ранен.
Она помогла ему подняться на ноги.
– Вы можете быть ранены сильнее, чем вам кажется.
– Нет, я не ранен. Скажите, как я могу помочь.
Она указала на кучу обломков скиппера, где уже работало большинство солдат ее подразделения.
– Помогите им. Ищите выживших. И если почувствуете, что с вами что-то не так, идите к медикам.
– Слушаюсь, – не поблагодарив ее, мужчина направился к указанному месту.
Она раздраженно махнула рукой.
– Он, скорее всего, в шоке. А когда это станет очевидным, может быть поздно…
Продолжая свой поиск, она иногда смотрела в сторону своего спасенного, как он помогает ее солдатам, относит раненых в медицинский пункт, убирает обломки.
Потеряв один крейсер, йуужань-вонги прекратили атаку. Уцелевший крейсер и скипперы направились к выходу из атмосферы, преследуемые республиканскими истребителями, пока Уэдж Антиллес не приказал прекратить преследование.
– Как твоя нога, Тарк? – спросил Хэн.
Мальчик, лежащий на госпитальной койке, черноволосый с голубыми глазами и очень энергичный, стянул одеяло, чтобы показать правую ногу. Большая часть ноги была закрыта прозрачной бакта-повязкой. Повязка была розовой от бакты, но достаточно прозрачной, чтобы можно было разглядеть ожог в форме полумесяца.
– Не так уж плохо, – сказал мальчик. – Я не могу быстро бегать, но могу ходить. Просто они мне не разрешают.
Хэн хотел сказать что-то остроумное насчет медиков, но ничего не приходило в голову. Он много раз говорил нечто подобное своему сыну Энакину, и тот простой факт, что этот мальчик был не Энакин, несмотря на невероятное сходство, резал сердце Хэна как виброклинок.
Лейя, казалось, почувствовала, причину молчания Хэна.
– Тебе лучше прислушаться к ним, – ее собственный голос казался слегка охрипшим. – Если мы вернемся с нашей миссии и узнаем, что ты тут выступаешь, мы очень разозлимся.
– А что если я дам взятку персоналу, чтобы они не рассказывали?
Хэн проглотил комок в горле и заставил голос звучать нормально.
– И чем же ты намерен их подкупить?
– Ну, я могу устроить шоу, и вместо платы за вход буду брать обещание не рассказывать вам о том, что я тут делаю.
Лейя улыбнулась холодной политической улыбкой.
– Ты забываешь о наших шпионах, а они повсюду.
– Я их вычислю и не пущу на мое шоу.
Лейя взъерошила ему волосы.
– Нам пора идти. Но мы заглянем еще раз перед тем, как улетим.
– Можно мне лететь с вами? Я могу быть дипломатом.
– Извини, малыш, – сказал Хэн. – Я думаю, ты будешь слишком занят, репетируя свое шоу.
– Мне не нужно репетировать. Я могу устроить его сразу.
Хэн и Лейя обменялись взглядами.
– Весьма полезное качество, – сказала Лейя. – А пока прощай.
– До встречи, малыш, – добавил Хэн.
Когда они вышли из палаты, Лейя сказала:
– Он будет скучать, когда мы улетим.
– Давай оставим здесь Золотника, чтобы он рассказывал малышу сказки.
– Хэн, пусть лучше он просто скучает, чем ужасно скучает.
– Да уж.
С-3РО стоял рядом с посадочной площадкой «Сокола», и смотрел на то, что происходило в верхней части корпуса корабля. А в верхней части был Хэн Соло, на его лице были защитные очки, которые он всегда одевал, когда производил сварочные работы.
Но С-3РО наблюдал не за Хэном; его внимание привлекали искры из сварочного аппарата. Искры потоком летели от корпуса и гасли, не успевая долететь до обугленной земли.
С-3РО заметил, что к кораблю подошел еще один дроид. Угловатый, бронированный, он выглядел весьма воинственно и нес одну из тех огромных бластерных винтовок, которые недавно поступили на вооружение армии Новой Республики. Но в его поведении не было ничего угрожающего.
– Приветствую вас, – сказал С-3РО. – Я С-3РО, протокольный дроид.
YVH-1-1А, – ответил вооруженный незнакомец. – Телохранитель Ландо Калриссиана, выполняю различные задания, расследую аномалии. Ты являешься аномалией. Что делает протокольный дроид, наблюдая за ремонтом корабля?
– О, я не наблюдаю за ремонтом. Я просто пытаюсь улучшить свои языковые навыки. Пытаюсь найти лучшее слово, чтобы описать угасание искр.
– Это не должно представлять проблему для протокольного дроида.
– Не должно, но тем не менее представляет, потому что слово, которое наилучшим образом подходит для этого, не слишком логично.
– И что это за слово?
– Грустно.
1-1А направил свои голографические камеры, заменявшие ему глаза, на искры, потом снова повернулся к С-3РО.
– Ты прав. Это слово не логично.
– Но оно подходит наилучшим образом. Судьба каждой искры в чем-то символична. Это как жизнь… Летит по своему пути, ярко горит, а потом гаснет… Оставляет ли она что-то после себя? Вспомнит ли о ней кто-нибудь?
– Ну, если она попадет в огнеопасное вещество, о ней точно вспомнят.
– Если я скажу, что ты просто бесчувственный кусок дюрастила, это тоже будет считаться аномалией?
Странно, но 1-1А не стал отвечать сразу, и опять посмотрел на искры. Наконец он сказал:
– Ты полагаешь, что в последние наносекунды своего полета искра испытывает страх, понимая, что скоро погаснет?
– Я сомневаюсь в этом. Очень сомневаюсь. Искра не может чувствовать страх, или даже осознать собственную смертность.
– То же самое можно сказать о дроидах, хотя есть и исключения.
Сейчас пришла очередь С-3РО удивляться.
– Должен сказать, что это самое проницательное суждение, слышанное мною от боевого дроида.
– Мне часто приходится видеть угасание. Это заставляет меня задумываться. Я просто не могу это игнорировать. Подозреваю даже, что эти размышления будут влиять на мою эффективность.
– Я тоже в последнее время часто задумываюсь над этим. Это очень меня расстраивает. От моего спутника R2-D2 не дождешься никакой помощи. Он сказал: «Ничто не вечно во Вселенной. Постарайся принять это без страха». Я полагаю, такое восприятие философии приемлемо для астромеха, но для меня оно абсолютно неприемлемо. Я думал, что я единственный дроид, который задумывается об этом. Очень приятно было узнать, что я не один такой.