Костя вылез из подпола и встал у стены. Семенцов приказал ему завесить окно поплотнее и, предупредив Галагана, что прострелит его паршивую башку, если он пикнет, приступил к допросу. Кляп был вынут. Галаган увидел направленный на него пистолет и начал послушно выкладывать все, что знал об интересовавшем Семенцова складе: там, в амбаре «Рыбаксоюза», хранится большой запас тола, потому и поставлен караул.
В надежде задобрить Семенцова Галаган сверх того признался, что слышал от офицеров, квартирующих в его доме: за городом спешно возводится новая пристань, там будет перевалочный пункт, отсюда боеприпасы, техника, продовольствие должны следовать морем к фронту…
— А товарища Аносова кто выдал? — спросил Михайлюк.
— Не знаю… святой крест, не знаю!
— А Шевелевича и его жинку? А хворого Гриценко, его сын на фронте… Вспомни, вспомни, Данила Тимофеевич, — невозмутимо продолжал Михайлюк.
— Не я, не я, — затрясся Галаган. — Мое дело сполнять…
— А нашего товарища Аносова кто выдал? — повторил тем же ровным, страшным голосом Михайлюк. — Он твою дочку учил, сына учил, в люди их вывел…
Галаган молчал.
— Аносов в подвале гестапо?
Галаган утвердительно кивнул.
— Скоро?
Галаган от страха не сразу понял, о чем его спрашивают, а поняв, через силу пролепетал:
— Завтра.
Семенцов безмолвствовал во время этого диалога. При последнем слове Галагана он быстро приставил пистолет к его голове:
— Врешь, чертов сын!
Галаган побожился, что сегодня был отдан приказ поставить наутро виселицу на площади.
Теперь замолчали все. Михайлюк тяжело опустился на табурет. Семенцов не сводил с Галагана ястребиных бешеных глаз. Костя ежился у стены, его била лихорадка.
Больше Галаган не был нужен. Ему опять заткнули рот кляпом, связали, впихнули в мешок, который нашелся у Михайлюка, и вытащили во двор, а со двора — оврагом — вниз, к берегу моря.
Галаган, услышав плеск прибоя, завертелся в мешке, как кот. Михайлюк отыскал на берегу увесистый камень. Семенцов привязал камень к мешку, взвалил мешок на плечи и вошел в море. Мешок бесшумно опустился на дно.
Задерживаться теперь в городе было ни к чему. Нужно было спешить либо к морякам, либо в отряд… нет, к морякам ближе — и попытаться спасти комиссара. Семенцов и сейчас еще не верил, что казнь назначена на завтра.
Он постоял в тяжелом раздумье посреди комнаты.
— Пошли, — сказал он Косте, который все еще ежился, словно ему было холодно. Костя отрицательно покачал головой.
— Ты что? — не понял Семенцов.
— Я останусь, — сказал Костя.
— Это ты брось, шутки шутить не время.
— Я останусь… я вместе с Михайлюком, — упрямо повторил Костя.
Семенцов посмотрел на Михайлюка.
— Что же… пускай, — проворчал тот. Семенцов подумал, что мальчишке, пожалуй, и правда лучше остаться. Без него он быстрее доберется до хутора. А днем Костя и сам найдет дорогу.
— Ну, смотри, парень. Я за тебя в ответе… — сказал Семенцов.
Костя глянул на него исподлобья и промолчал.
13
Когда Аносов, не слушая предостережений Михайлюка, покинул его дом, он не думал о возможной опасности. И действительно, он благополучно добрался до амбара «Рыбаксоюза», высмотрел все, что его интересовало, и решил задержаться в городе — настолько важно было то, что он узнал.
Рядом с амбаром тянулся в сторону моря глубокий овраг. Аносов спустился в него и устроился так, чтобы видеть, что делается возле амбара: ему нужно было установить время смены караула. На всякий случай он улегся, делая вид, что спит.
— Эй, бродяга! Чего разлегся? Марш отсюда!
Грубый окрик заставил Аносова обернуться. Он увидел на краю оврага толстого человека, в котором узнал Галагана. Это была неприятная встреча. Известно, что Галаган служит в полиции. Но делать нечего — Аносов поднялся и побрел к морю. Галаган смотрел ему вслед. Вдруг он крикнул: «Стой!» — и дал тревожный свисток.
Возможно, Аносов еще мог спастись, если бы у него были молодые ноги и здоровое сердце. Но он знал себя и рассудил, что лучше не бежать. Документ у него в порядке, узнать его трудно, а других улик против него нет.