того курда, который спас меня от жандармов, когда я из армии
дезертировал и ранен был на реке Сахо! А один не воин... Сын
аги с жандармами засел на дороге. Я на их засаду напоролся.
Ранен был, не мог вырваться.
Шабан вздыхает. На ногах у него кандалы. Цепи
свешиваются с нар. Он сидит на корточках, совсем как орел,
закованный в цепи. Красные язычки светильников вытягиваются,
растут. В камере тяжелый, спертый воздух: запах грязных тел,
тряпья смешался с табачным дымом. Чахоточные арестанты
то и дело разражаются мучительным кашлем, харкают кровью.
РАССКАЗЫ ЗАКЛЮЧЕННЫХ
В ночной тишине под шум дождя товарищ рассказывает
мне о бунте курсантов военно-морской школы. Однажды
утром, когда на учебном судне сыграли подъем, курсанты не
поднялись с люлек. Они отказались от завтрака, не вышли на
занятия, а дежурного офицера заперли в каюте. Дело стало
принимать серьезный оборот. Явился капитан и приказал
выстроиться всем на палубе. Когда он спросил, чего хотят
курсанты, они растерялись. Кто говорит, — люльки обрываются,
кто говорит,— вилок, ножей нет. Только один не растерялся.
Сделал шаг вперед, отдал честь:
— Англичане и американцы без спроса пришли в нашу
страну. Так больше жить нельзя. Почему же вы даете нам
учебные винтовки без затворов?
Бунт закончился тем, что во время обеда каждому рядом
с тарелкой положили сразу по паре ложек, ножей и вилок, а с
тех, кто требовал оружия для борьбы с англо-американскими
интервентами, сорвали желтые пуговицы с якорями и сняли
мундиры (оставили только тельняшки). Под звуки горна им
выдали свидетельства «об увольнении с действительной
службы» и списали с корабля. Одним из этих изгнанных из флота
был и мой товарищ.
— У меня тогда еще молоко на губах не обсохло. Мне было
всего семнадцать лет, — говорит он.
Эту историю я слышу уж не знаю в который раз! В тюрьме
даже неразговорчивые люди по нескольку раз рассказывают
друг другу о своей жизни. Некоторые так часто повторяют свои
рассказы, что они запоминаются наизусть.
Много интересных историй услышали мы в тюрьме от
своих товарищей-коммунистов. Это целая воспитательная
литература! По ней знакомишься с образцами смелости,
находчивости, хладнокровия, дисциплинированности, отваги,
инициативы — качеств, столь необходимых каждому коммунисту.
Перескажу несколько за поленившихся мне историй.
«БЕЛЫЙ ПОЕЗД»
...В день Первого мая на улицах в городах запрещено
появляться вместе даже трем рабочим. Полиция, жандармерия,
воинские части приводятся в боевую готовность. В
пригородах, на полях, пустырях - там, гд-e могут проходить собрания
рабочих, — устраиваются военные маневры.
Однажды в Адане утром Первого мая, в час, когда
меняются смены, на фабриках зазвонили телефоны:
— Прибывает «Белый поезд»! Президент едет! Давайте
гудок!
Загудели фабричные гудки. С криками: «Кончай работу!» —
рабочие стали расходиться. Остановились станки. Народ
высыпал на улицу.
Когда полицейские, услышав гудки, примчались в
фабричный район Чарчабук-Курукепрю, на другом конце города-
в Папазынбахчеси —был устроен Летучий митинг. Пока
полиция, поняв, в чем дело, прибыла туда, митинг закончился,
все давно уже разошлись, а красный флаг, который был
водружен на одном из тополей, висел много часов.
ГРОМКОГОВОРИТЕЛЬ
...По профессии этот парень - токарь. У него красивый,
высокий голос. Рабочие прозвали его Громкоговорителем. Как-
то в один и тот же вечер, в часы, когда меняются смены, он
выступал на семи летучих митингах у ворот фабрик в разных
районах Стамбула,
Когда начинает темнеть, его можно увидеть и в районе Ка-
сымпаша, и в Айвансарае, и в Казлынешме. В крестьянской
одежде, с ведром в руке бродит он по улицам рабочих
предместий и с анатолийским акцентом звонко кричит:
— Соленя!.. Соленя-я-я!.. Кому соленя?!
Ходит он очень быстро. Однажды преследовавший его
пожилой сыщик свалился замертво от разрыва сердца. Не
успеешь оглянуться, как Громкоговоритель со своими «соленями»
уже исчез. А на углах улиц, где он только что побывал,
собираются прохожие, читают расклеенные на стенах листовки
коммунистической партии.
БУМАЖНЫЙ ЗМЕИ
...За ним так и осталось прозвище Бумажный Змей. Он
шофер. У него раскосые, как у китайца, глаза.
Произошел этот случай во время крупных арестов и облав.
В охранках пытали тысячи рабочих. Министерство
внутренних дел хвастало: «В Турции больше нет коммунистов». Но
организации коммунистической партии назло врагу
буквально через день выпускали прокламации.
В главном управлении безопасности «работал» тогда некий
Мюджиб - типичный янычар. Во время пыток он
приказывал класть людей на спину и приставлял им нож к горлу.
Особенно издевался он над коммунистами из национальных
меньшинств. Вообще в полиции коммунисты - греки, курды,
армяне, лазы — подвергаются самым страшным пыткам и
унижениям - и как коммунисты и как представители
угнетенных национальностей.
Мюджиб ходил повсюду с огромной палкой. В кофейнях,
на улицах, в лавках он хвалился, что может узнать
коммуниста за сто метров.
Однажды, когда этот здоровенный охранник проходил по
анкарскому рынку Караоглан, все прохожие оглядывались
ему вслед: за ним на тонкой нитке, прицепленной к спине,
летел, как бумажный змей, небольшой листок бумаги. Это бы-
ла листовка, призывавшая к протесту против фашистского
террора в стране. Ее прикрепил к спине Мюджиба наш шофер.
Рассказывая об этом, Бумажный Эмей не может удержаться
от смеха.
КОМСОМОЛЬЦЫ
...Все трое они комсомольцы. Им по 17 — 19 лет. Один из них
был арестован в Измире. В полиции его заставляли босыми
ногами ступать по раскаленным углям. До сих пор он
хромает. Саженного роста, здоровый, боевой парень.
— Ходить по горячим углям — это тебе не по васильковому
полю гулять! — говорит он.
Второй — хрупкого, нежного сложения. Был арестован во
время стачки табачников в Самсуне. В полиции его сначала
пытали голодом, потом стали кормить соленым хлебом, и
несколько дней не давали воды. Этот хрупкий юноша смастерил
из глинистого хлеба пятиконечную звезду, окрасил ее кровью,
сочившейся из ран, и налепил себе на грудь.
Третий комсомолец — среднего роста крепыш. Однажды
ночью в Стамбуле, в тот самый момент, когда он наклеивал в
районе Бешикташ листовку на стену, перед ним вырос
полицейский.
— Попался, голубчик!
Комсомолец, нимало не смутившись, сунул в руку
полицейского банку с клейстером, кисть и листовку.
— На, держи!
Только когда он завернул за угол, «фараон» пришел в себя.
Изо всех сил засвистел он в свою дудку, но находчивый
парень был уже далеко.
ТЮРЬМЫ НЕ СЛОМЯТ ВОЛИ К БОРЬБЕ
Большинство турецких тюрем было построено еще в
средневековье. Это зловонные, зараженные паразитами склепы.
С потолка нашей камеры дождем сыплются клопы. Мой
товарищ ведет с ними непрерывную войну. На стенах пятна
крови. Тошнотворный запах раздавленных насекомых щиплет в
носу.