шена. Он совершил убийство на поле из-за связки риса.
Рисовые поля Турции... Они обильно политы кровью и
потом, удобрены трупами батраков. На плантациях помещика
Карабекира, в долине реки Марица, на реке Мендерес в
поместьях Адана Мендереса, который разгуливает по своим
владениям со стеком в руках и в американской панаме на голове,
батраки мрут, как мухи, от голода и малярии.
Сельскохозяйственные рабочие не раз поднимались вместе с крестьянами
против помещиков, жгли их усадьбы. То и дело обагряются
кровью рисовые поля в уезде Кадирли. Однажды сотни
крестьян этого района с оружием в руках поднялись против
помещика. Из Адана для расправы с крестьянами была выслана целая
дивизия. Восставшие крестьяне ушли в горы. С обеих сторон
были убитые и раненые.
Число стихийных крестьянских восстаний растет из года
в год. И это не случайно. В долинах Анатолии каждый
американский трактор, как танк, давит своими гусеницами десятки
крестьянских хозяйств. Приобретя с помощью «плана
Маршалла» американский трактор, турецкий помещик говорит
крестьянину: «А ну-ка, убирайся из деревни! Я буду
производить рис, лен, хлопок для американских, английских и
немецких торговцев смертью». Крестьян сгоняют с земли, которую
они обрабатывали из поколения в поколение, отбирают
пастбища, на которых пасли свой скот их деды и прадеды.
Сотни тысяч изгнанных из разных мест издольщиков,
испольщиков бредут по дорогам Диарбакыра, Чукуровы. Из
этого страшного положения разоряющиеся массы крестьян
зидят только один выход. Они берут в руки вилы, топоры,
любое, попавшееся под руку оружие и поднимаются на
помещиков. Удалось подсчитать, по сообщениям газет, что за 6 меся-
дев 1949 года только в 22 губерниях страны произошло 323
вооруженных столкновения крестьян с жандармами, полицией
и войсками. Крестьяне сжигали помещичьи усадьбы, амбары,
хлева, угоняли скот, делили между собой землю. Это были
настоящие сражения, в которых принимали участие сотни
крестьян. Кровавые события, происходящие в турецкой деревне,
показали, что чаша терпения крестьян переполнилась. Эти
события показали также, что борьба крестьян за землю все
теснее связывается с борьбой всего турецкого народа против
американского рабства.
Помещиков обуял страх. Даже купленные ими борзописцы
с улицы Анкары завыли: «Страну охватил пожар
крестьянских волнений!», «Крестьяне выступают против
государственной власти!».
Миллионные массы крестьян за долгие столетия
стосковались по земле. Ногтями, зубами, оружием готовы добывать
себе крестьяне землю. Но добудут они ее при одном условии:
если мы, коммунисты, встанем во главе движения,
организуем и сплотим массы.
Мы не можем стоять в стороне, в позе наблюдателей.
Решение крестьянского вопроса в Турции — кровное дело
турецкого рабочего класса и его авангарда — компартии. С какими
только чуждыми элементами, с какими только врагами в
рядах партии нам не приходилось бороться! Сколько
антиленинских «течений» пришлось нам разбить! И со сколькими еще
предстоит беспощадно бороться! Кто только не выступал
против нас: сектанты, хвостисты, ликвидаторы, антикрестьянские
уклонисты, бонапартисты, авантюристы, болтуны, «салонные
коммунисты»! Однако все они сходились на одном: они хотели,
чтобы коммунистическая партия плелась в хвосте у
стихийного движения. Но Сталин учит: идеология
«хвостизма»-логическая основа всякого оппортунизма. Этого мы не должны
забывать никогда.
ПУГОВКА НА СЕРДЦЕ
Сегодня у нас хорошее настроение: с Большевика и Типуки
сняты кандалы. Оба парня очень ослабели, но дух их, кажется,
только закалился. Мы завтракаем вместе.
Кузнец Али передал нам сегодня от неизвестного нам Ма-
моша Абдуллы судки, полные еды. Рассказывают, что Мамош -
благообразный седобородый человек богатырского сложения.
Прекрасный стрелок. В годы первой мировой войны он
дезертировал из армии. Однажды, когда отряд жандармов под
командой известного пантюркиста полковника Хамида вел на
расстрел группу армян из Ходуджура, Мамош с кучкой
дезертиров напал на жандармов и спас армянских крестьян от
смерти. Долго он водил их по горам, пока не переправил за
границу. Теперь, говорят, ему уже перевалило за шестьдесят.
Мамош увидел нас в суде в день первого заседания. Мы про-
сили Кузнеца Али засвидетельствовать наше уважение этому
благородному и храброму человеку и передать, чтобы он не
доставлял себе больше хлопот заботами о нас. Однако
присланную им еду мы съели с большим аппетитом.
Типуки все смеется:
— Начальник сделал вид, что помиловал нас. Но все время
выспрашивал, о чем вы говорите с арестантами. Ишь, чего
захотел, пустой помещичий мешок! Так мы ему и скажем! Ха!
Большевик смотрит на все это серьезнее:
— Пока здесь будет Бесстыжий Глаз Калафатчи, нам с
тобой еще не раз придется посидеть в кандалах.
После еды выходим на террасу. Арестанты лениво
слоняются по двору. На мне темно-синяя рубашка с короткими
рукавами. Такие рубашки с карманчиком были одно время модны
среди рабочей молодежи. На кармашке маленькая пуговица
с рисунком. Ее мне подарил один болгарский коммунист.
Сколько обысков мы прошли, сколько раз нас обшаривали с
ног до головы, но пуговица эта сохранилась, хотя и не была
заколдованной. Они не знали, чей портрет выгравирован на
ней. Полиции и в голову не приходило, что я открыто ношу на
своей груди портрет Ленина. Он был без привычной бородки
клинышком, он не стоял на трибуне, чуть подавшись вперед,
сжимая в руке кепку, он не говорил с миллионами, подняв
руку в энергичном жесте. Они видели только круглое детское
лицо, обрамленное вьющимися волосами. Но ленинский высо*
кий лоб, глаза с характерным ленинским разрезом смотрят
на меня из-под летящих бровей.
Большевик, смущаясь, спрашивает:
— Кто это?
Я объясняю юноше понятным для него языком, кого я
ношу на сердце.
ХЛЕБ, ВРАЧ И ЗОЛОТАЯ ЛИРА
Арестантам раздают дневной паек —кусок хлеба величиной
с кулак. Но, чтобы назвать этот «хлеб» хлебом, нужно, как
говорят, семьдесят свидетелей. Поставщик подкупает
прокурора и начальника тюрьмы, сбывая эту смесь глины с песком
и отрубями. Да кого, собственно, может волновать, что люди
едят глину вместо хлеба? Нам, коммунистам, вообще ничего
не дают.
Уже много дней мы без конца говорим с арестантами об
этом хлебе. Даже обитатели «камер голых» склоняются к
бойкоту. Необходимо выступить всем сообща. Постепенно мы
устанавливаем контакт между турками и лазами. Теперь, когда
происходит раздача хлеба, каждый раз слышится ругань по
адресу поставщика и прокурора. Только камера Карачалы
портит все дело. Он в камере полный хозяин — «пахан». У него
своя шайка. Все его люди — агентура начальника тюрьмы. Но
мы силой большинства начинаем прижимать их. Карачалы и
компания стали побаиваться нас. А ведь охранка и вали хотят
покончить с нами именно руками этого сброда.
Тем временем в нашей тюремной жизни происходят
события, которые приносят много неожиданного.
В камере горцев двое заключенных заболели дизентерией.
Вся тюрьма поднялась на ноги. Прибыл муниципальный врач.