— Здесь маленькая темная каморка, я ею не пользуюсь. Вход из коридора… А противоположная стена — торцевая, это северный конец дома. Если наш гость ушел через эту стену, то он свалился со второго этажа. Метров шесть до земли…
— Прежде всего, осмотрим соседнюю каморку. Арне принес парафиновую лампу, и мы «спокойно и методично» обыскали соседнюю каморку, как и все прочие помещения на втором этаже. Стены желтой комнаты тоже стали предметом самых тщательных исследований, впрочем, безрезультатных. Ни малейших следов непрошенного гостя, никакого намека на потайную дверцу мы не обнаружили.
Танкред, в конце концов, уселся на стул и, утирая вспотевший лоб, со вздохом произнес:
— Пять очков в пользу Карстена Йерна. Танкред Каппелен-Йенсен проигрывает со счетом: ноль — пять. Точные науки терпят сокрушительный разгром… И мне это не нравится. Я никогда не любил Эдгара По…
— А что, если тот, кто пугает нас полтергейстом, попросту живет в этом комоде? Гнездо у него тут! В нижнем ящике!.. — я был доволен своей шуткой и вытянул ящик комода, набитый постельным бельем. — Смотрите-ка, нету… А я уж подумал, в наше время граждане испытывают большие затруднения с жильем, как сообщает пресса…
К сожалению, мне не удалось поднять настроение публики. Арне неожиданно зевнул и сказал, что хочет баиньки. Завтра ему предстояло с утра отправиться в Лиллезунд, он хотел бы немного отдохнуть. И, кроме того, ему лично представлялось, что привидение у нас не слишком зловредное и весьма пунктуальное — свои дела предпочитает заканчивать к полуночи, а спать никому не мешает, и дальнейшую исследовательскую деятельность вполне можно перенести на завтра, а сейчас разойтись — так что спокойной ночи, дамы и господа.
Его внезапное охлаждение озадачило меня. Не сам ли он все это инсценировал? Во всяком случае, очень на него похоже.
Улегшись в постель, я продолжил свои размышления. Подозрение имело определенные основания: фантазия Арне не знала границ, и он обожал разыгрывать друзей и знакомых. Но, во-первых, он не покидал нас, когда передвигался комод, и был с нами у Пале, когда погибла собака. А во-вторых… Я хорошо помнил его лицо при виде мертвого пса и не мог допустить мысли, что мой друг Арне способен вот так, шутки ради, позволить кому-то убить живое существо. Нет, это решительно было не в его духе. Но в чем же дело? Кто мог быть заинтересован в подобного рода пакостях? И как, черт побери, ему это удавалось?
Абстрактное мышление, по всей вероятности, не является моей сильной стороной: я заснул, едва сформулировав проблему. Наверное, на меня благотворно подействовала солнечная ванна, той ночью я спал спокойно и крепко. Силы света действуют на человека целительно и, основываясь на личном опыте, я рекомендую всем, кому предстоит провести ночь в доме с привидениями; попробуйте хорошенько позагорать — часа три или четыре, прежде чем укладываться спать в голубой, зеленой или желтой комнате.
* * *
— Давайте навестим Карстена, — предложил Танкред, налегая на клубничный джем. — Мне давно хотелось посмотреть, как живут авторы детективов… Как может жить человек, который производит на свет оборотней, а? До него далеко, Арне?
— Пешком минут двадцать, — Арне допил свой кофе и поднялся из-за стола. Вы можете проводить меня до причала, а дальше я покажу вам дорогу. Там нетрудно найти. Я думаю, быстро обернусь на моторке: в Лиллезунд и обратно…
Эбба, Моника, Танкред и я шли по указанной Арне узкой тропинке вдоль берега. Над морем кружили горластые чайки, пахло йодом и солью — древнейший аромат начала всех начал. Танкред с отсутствующим выражением лица жевал спичку. По всей видимости, он бился над решением проблемы.
— Ну, что? — поинтересовался я. — Как там твое серое вещество? Функционирует? Он покачал головой.
— У меня в голове каша… — он выплюнул разжеванные остатки спички. Вязкая, никуда не годная каша. Невозможно представить, как с такими мозгами я еще не так давно сдавал госэкзамены… Не могу уразуметь, что тут творится. Даже если предположить, что в комнате есть потайной ход — хотя его нет — все равно непонятно: как передвинули этот комод? Об «эксперименте» вообще знали только мы впятером, и никто из нас не отлучался.
Да, фокус не из легких…
— Самое вероятное, — сказала Эбба, — что кто-то пытается выдворить Арне из «пиратского гнезда». Он поставил на то, что человек, даже самый цивилизованный и культурный, может впасть в суеверный ужас, если ею подвергнуть массированному внушению. Этот субъект воспользовался старой легендой. И делает свое дело весьма толково и зрелищно.
— Но, Боже мой, это же такая банальность! Все посредственные писатели, которые пишут про всякие ужасы, непременно суют такую развязку… — сказал я и добавил:
— За исключением нашего друга Карстена, которому эта развязка вообще не нужна, потому что у него привидения настоящие…
— И потому что он — далеко не посредственный! — вставила Моника.
А Эбба резонно заметила:
— Истина чаще всего банальна. И знаешь, Моника, Карстена в данном случае лучше не слушать. Он верит в привидения, поскольку это позволяет ему зарабатывать на жизнь.
Тропинка свернула на небольшой узкий полуостров, и перед нами показался выкрашенный голубой краской рыбачий дом — прелестный, ухоженный серландский домик, с чистенькими окошками и кружевными занавесками, сверкающими белизной. Если Йерн и принадлежал в определенном смысле к богеме, то, как видно, не в отношении собственного жилья: этот игрушечный домик полностью выдавал вкусы и склонности стопроцентного бюргера.
Через несколько минут Карстен, сияя от радости, приветствовал нас. По-моему, он был благодарен, что мы помешали ему работать. Он провел нас в большую комнату. Я обратил внимание на несколько репродукций на стене Брейгель и Гойя, типичных для своеобразных интересов нашего хозяина. В основном же стены были заняты книжными полками. У окна стоял дубовый письменный стол, очень большой и старый. На столе находились весьма характерные предметы: нож для бумаг в виде кривой арабской сабли, маленькая позолоченная статуэтка сфинкса, исполнявшая прозаическую функцию пресс-папье, несколько ручек в деревянном стакане со старинными рунами и большая, массивная пепельница в виде черепа. Множество окурков свидетельствовало о том, что сочинительство идет полным ходом. Посреди лежала толстая раскрытая книга. Я заглянул в нее: «Неведомое»!
— Сказочно богатый материал, — прокомментировал Карстен. — Здесь собрано более полусотни оккультных опытов с научным анализом. Этого материала мне хватит на десять новых книг.
— Ты за деревьями не видишь леса, — заметил я. — Тут, у тебя под носом, творятся самые невероятные вещи. Зачем рыться в книгах, когда жизнь предоставляет тебе такой материал?
И я рассказал про историю с комодом. Карстен мгновенно воспламенился:
— А разве я вам не говорил? Ну, какие еще нужны доказательства, чтобы заставить нашего американца поверить своим собственным глазам? Подобные люди попросту не хотят видеть! Против глупости…
— Против госпожи Глупости бессмысленно бороться даже писателям, — прервал его Танкред и повалился на мягкую софу. — О Великий и Ужасный, о Сын Луны, друг и брат всех оборотней и мертвецов! Мы усталые путники, пришедшие искать защиты и справедливости под твоим кровом — дай же нам выпить.
Йерн подал бокалы и бутылку клубного портвейна.
— Расскажи нам про Пале, Карстен! — требовательно попросила Эбба.
— И про Лиззи! — присоединилась к ней Моника, пригубив бокал.
— Про Пале я знаю немногим больше, чем вы, — сказал Йерн. — Весьма загадочная личность. Насколько мне известно, он о себе ничего не рассказывает, за исключением того, что много лет прожил в Америке и вроде бы был там священником. Он не доверился даже собственной жене… А Лиззи я знаю довольно давно, около года. Грустная история… Родители умерли, когда ей было тринадцать лет. Сначала ее взяли к себе одни родственники, потом другие, потом третьи — странные люди! С одной стороны, общими усилиями они вырастили девочку, но с другой стороны — знаете эту манеру требовать благодарности за добро? Ей вечно давали понять, что каждое платьице, каждый кусок она получает из милости. Конечно, они небогаты, но эта душевная черствость меня поражает. В прошлом году я встретил ее в Лиллезунде у знакомых. Оказалось: она их племянница… Короче, Золушка наших дней.