Как такой никчемный человек, как он, мог кого-то спасти?
Ты просто опоздал.
Опоздал.
Не вини себя.
Мичи больше не звонила, сообщений от неё тоже не было, но Хидео было даже хорошо, когда она не звонила и не писала.
Он чувствовал себя таким виноватым и потерянным, что просто не мог с ней говорить.
Куча вопросов сейчас отошли на второй план. Потерялись, забылись, рассыпались.
И исчезли.
Ночью Мацумура плакал и клял себя за расторопность и неуклюжесть. Последние воспоминания стирались и меркли на фоне новых.
Он начал по-другому воспринимать мир. И жизнь.
Какой-то невидимый ключ в его сознании словно повернулся, и Хидео понял, что страдает напрасно.
Пару часов назад ему звонил Генджи, чтобы сказать что-то очень важное, но Хидео просто не брал трубку. Мысленно он уже с ним разговаривал и возвращался к тому старому разговору, когда Генджи рассказывал ему о маньяке. Когда думал о том, что Мацумура маньяк. Он отчётливо вспомнил боль в животе и скривился.
Когда был самый первый разговор об этом злосчастном убийце? Кажется, пару дней назад.
Тогда Хидео всерьез решил, что ему безразлична судьба всех девушек его города.
Но у Мичи умерла сестра. Они даже не познакомились с ней, как следует, хотя Мичи очень этого хотела.
И с чего же она решила, что он знает её сестру в лицо?
Парень попытался вспомнить лицо этой девушки, но перед глазами стояла одна лишь грязь. Он зажмурился.
Как переживала эту трагедию сама Мичи – он не знал. Но надеялся, что она не полезет из-за одной смерти в петлю.
Что до Хидео – он был в глубоком шоке. Переосмысливал себя и всё своё бытие, одновременно с этим сгорая от вины и стыда.
А ведь еще вчера днём он веселился с Генджи.
После обеда, когда Хидео вновь проснулся, он попытался встать и чем-нибудь заняться. Всё-таки, если он будет лежать и страдать, то этим уже точно больше никому не поможешь.
[Эта девушка тебе никто].
Все же, несмотря на то, что Хидео не смог помочь этой девушке, в новостях и в городе все отзывались о парне лояльно и искренне его хвалили за неравнодушие. Тогда у него складывалось ощущение, что все его жалеют.
Хидео же каждый раз представлял себе лицо Мичи, которая смотрела бы на него с отрезвляющим голодом и блеском в глазах.
Хидео прошёл в кухню и заметил на столе свой телефон. Поначалу всё ещё остались те смутные воспоминания того, как он откинул его в сторону. Видимо, его нашли и отдали ему. Может быть, он сам взял его, машинально.
Мацумура подошёл к обеденному столу и лёгким движением подхватил телефон. Там значилось одно новое сообщение и пару звонков от Генджи. Сначала звонок на домашний телефон, потом на мобильник. Или наоборот?
С опаской открыв сообщение, Хидео передёрнуло: оно от Мичи. Хотелось выбросить мобильник в окно. Он почти замахнулся, но тут раздался звонок.
Мичи Хамада.
Нет.
нетнетнетнет.
Этот простой протест въедался в голову ядовитыми осколками, а пальцы неуверенно шевелились, поглаживая кусок пластика и металла.
Переборов внутренний спазм, он ответил.
– Хамада-сан, мне очень жаль, – выпалил он горько.
Робкое молчание. Становилось не по себе.
– Мацумура… кун. Я вела себя слишком неадекватно, когда просила… ну… найти мою сестру. Кажется, я причинила тебе…
Она недоговорила, но голос её больше не был хриплым, как вчера. Казалось, будто она уже полностью оправилась от вчерашнего горя.
– Хамада-сан. Прости меня. Прости-прости-прости…
Он повторял это как мантру, как особое заклинание, которое точно должно было подействовать.
Но ничего не действовало. Он ломался. Каждая его клетка делилась по-особому: она рвалась и гибла, утопая в пучине злого страха, отчаяния и вины.
У него побелели пальцы от того, как сильно он сжимал трубку рукой и прижимал к уху.
– …прости-прости-прости…
– Стой, остановись…
Но её голос мерк по сравнению с его тембром и звучанием. Он буквально вдавливал её тело в пол.
– … прости-прости-про..
– ХИДЕО!
Мантра прекратилась и парень замер. Она крикнула так, что телефон в его руке завибрировал.
– Ты… не должен себя винить! Не смей! Я… я всё знала и сказала тебе только сейчас, потому что я боялась, что до этого слишком рано. А потом ты не взял трубку и у меня началась истерика! Хидео, чёрт тебя возьми, ты вновь опоздал. И вновь из-за меня.
Он не знал, о чём она говорит, но её виноватый голос как-то приятно отдавался в голове и дурманил мозг. Хотелось найти её и поцеловать, чтобы она больше никогда никому ничего не говорила.
Потом он вновь вернулся к вчерашнему трупу, и наваждение смолкло.
– Прости, Хидео. Не вини себя, пожалуйста. Я жду тебя завтра в школе. Мы можем обсудить всё, если хочешь. Пока.
Как после такого она всё ещё может ходить в школу?
Она повесила трубку. Хидео мельком взглянул на сообщение и с трудом прочитал от нахлынувшего на него гнева: «Позвони мне срочно».
Это сообщение могло бы означать, что Мичи совсем не винит его в произошедшем и даже хочет, чтобы он позвонил.
А парень не выдержал. Он выглянул в окно и осмотрел землю.
Никого там не было.
Дальше в окно полетел его телефон. Мацумура давно хотел разбить это старьё обо что-нибудь. Оно в последнее время очень противно звенело, когда кто-то ему звонил или писал. Звук навязчиво стоял в ушах и был поход на скрежет пенопласта о стекло. Противно-противно-противно. Мацумура глубоко впал в свои мысли, проверяя где-то внутри своей черепной коробки остатки взрыва.
Судя по ощущениям, там всё было вперемешку: пыль, руины, куски обугленных импульсов, полуживые, полумертвые. Некоторые уже дохлые, какие-то грязные, пыльные. Сплошная каша из осколков чувств и мыслей.
– Ты не виноват, – твердил он себе, залезая пальцами себе в глаза. Ему казалось, что оттуда текут слезы, но щеки были сухи.
Мама зашла ещё раз, уже с твердым намерением поднять грустного сына со дна, в которое он упал.
– Хидео, ты должен перебороть себя. Не вини себя в том, что ты её не спас. Зато, ты не проявил равнодушия и хоть как-то помог этой несчастной. Слушай, нельзя же сидеть в депрессии вечно.
– Мама, я не виню себя.
Он сам не знал, врал ли он или нет в эту секунду. Просто хотелось заверить её, что с ним всё в порядке [но это не точно] и что он со всем справится сам. Он хотел, чтобы она поверила. А верит ли он сам своим словам? Наверное, вероятность этого стремится к нулю.
– Ладно. Если ты захочешь поесть, то на кухне будет рис и тарелка мисо-супа.
– Спасибо.
Мама вышла, а Хидео вдруг понял, что действительно нет причины так самобичевать. Мичи на него не обижается, все остальные люди считают его храбрым мальчиком, проще говоря, героем. Казалось бы, можно было это отставить на дальнюю полку и забыть. Но что-то по-прежнему клокотало внутри.
А ведь совсем недавно он хотел признаться в своих чувствах перед Лили.
Но какие теперь чувства, если они разбиты как стекло? Если стерты в прах этим импульсивным взрывом? Что же теперь делать?
Он не знал, как помочь себе восстановить свою поломанную психику, не знал, как избавить от горя окружающих его людей, не знал, ничего не знал.
Даже думать об этом было дурно.
2
– Я рад, что ты всё-таки решил выбраться на улицу, – проговорил Генджи, вытаскивая руки из карманов.
Он стоял под окном почти целый час и кидал в стекло камешки, чтобы разбудить Хидео и вытащить на улицу.
Но Хидео не спал. Он вдруг нашёл в своём столе «Записки у изголовья»16, которые учитель однажды попросил принести на урок. В библиотеке хранилось пару экземпляров, но их все уже растащили, поэтому Хидео пришлось покупать её отдельно. Теперь эти «Записки» мозолили ему глаза каждый раз, когда он открывал этот ящик.