Экипаж тронулся с места. В пути Виктория то приходила в себя, то вновь теряла сознание. Энтони крепко сжимал ее в объятиях, глотая слезы и проклиная себя за то, что втянул ее в это кошмарное дело.
Она на секунду открыла глаза и с улыбкой прошептала:
— Ты спас меня.
— Почему, Виктория? — хрипло спросил он. — Почему ты не назвала им мое имя?
— Я люблю тебя, — еле слышно произнесла она. — Они убили бы тебя. — Она снова впала в беспамятство.
Она любит его? И поэтому не выдала под пытками. Он смотрел на нее, и слезы обжигали ему щеки. Он обращался с ней как со всеми женщинами, заранее защищаясь от предательства.
Но она не предала его.
Она рисковала жизнью из любви к нему. До встречи с ней он не ведал, что такое любовь. А сейчас? Сейчас он понял, как сильно любит ее. Как изменится его жизнь без нее. Как он не сможет быть счастливым без нее.
Он виноват в ее страданиях. И никогда не простит себе этого. Он чувствовал боль от своего ранения и содрогался при мысли о том, что испытывает она — истерзанная плетью, с пулей в глубокой ране.
Экипаж остановился у ее дома на Мэддокс-стрит. Кучер открыл дверцу и помог Энтони, державшему Викторию на руках, выбраться наружу.
— Идите в соседний дом и скажите леди Уайтли, что лорд Сомертон ждет ее здесь. — Он взглянул на кучера. — Не слушайте никаких возражений. Пусть даже вам придется вытащить ее из-под мужчины.
Кучер оправился от потрясения.
— Да, милорд.
Энтони колотил ногой в дверь дома Виктории, пока на пороге не появилась женщина средних лет.
— Доктор уже на подходе. Вскипятите воду и принесите чистые простыни в спальню. Как можно быстрее.
— Боже мой, что случилось?
— В нее стреляли, — ответил он, не желая думать о том, что еще с ней, возможно, случилось.
Энтони медленно поднялся по ступеням, избегая резких движений, чтобы не причинить Виктории боль.
Когда он осторожно опустил ее на кровать, она открыла глаза:
— Спасибо, что привез меня домой.
— Не разговаривай, Виктория. Скоро приедет доктор, он извлечет пулю.
— Пожалуйста, не уходи, — прошептала она. — Мне страшно.
— Я не уйду. Обещаю.
Она кивнула, по ее щекам вновь потекли слезы.
— Я говорила леди Фарли, что приносить в дом остролист до Рождества — плохая примета.
— Что?
Она только молча плакала.
Энтони наклонился и поцелуями осушил ее слезы.
— Прости меня. Это я во всем виноват.
— О Боже! — раздался голос его матери. — Что с ней?
— В нее стреляли.
— Кто?
Энтони покачал головой:
— Леди Фарли. Это долгая история.
— Я предупреждала тебя, чтобы ты оставил ее в покое.
Мать села на край кровати и ласково убрала золотистые пряди со лба Виктории. Энтони помнил это движение со времен своего детства.
В спальню вошла служанка и тихо ахнула:
— Леди Уайтли!
— Мэгги, принеси холодную чистую воду. Если нужен лед, пойди в соседний дом и скажи, что тебя прислала я.
Виктория пришла в себя.
— Леди Уайтли?
— Да, дорогая. Все будет хорошо. Скоро приедет хирург. А ты просто помни, что должна жить. Ради детей, ради друзей… Ради Энтони.
На ресницах Виктории вновь заблестели слезы.
— Он ненавидит меня, — жалобно сказала она, словно не замечая его присутствия. — Он… Он думает, что Бронуин — наша с ним дочь.
— Успокойся, я уже все ему объяснила.
В спальне появилась запыхавшаяся Мэгги.
— Приехал доктор, мэм.
В дверях появился человек весьма решительного вида и с порога отдал зычный приказ:
— Всем отойти от постели. Я доктор Майкле. Пока врач осматривал рану, Виктория стонала и вскрикивала. Энтони стоял рядом и нечеловеческим усилием воли сдерживал себя, чтобы не оттолкнуть доктора и не прогнать его прочь.
— Пуля засела глубокого, к счастью, в мышце. Кость не задета. — Майкле обернулся: — Леди Уайтли, мне потребуется ваша помощь. Остальным лучше покинуть помещение.
— Я никуда не уйду, — заявил Энтони.
— Может быть, ты позволишь доктору работать спокойно и не станешь пронзать его взглядом при каждом ее стоне? — мягко предложила мать.
— Я не уйду. Я обещал ей. Леди Уайтли кивнула:
— Мистер Майкле, пусть лорд Сомертон останется здесь. Разложив инструменты, доктор принялся обрабатывать рану.
— Хорошо. Мое дело предупредить.
— Держись, Виктория, — пробормотал Энтони и с ужасом понял всю бессмысленность своих слов, когда Виктория вцепилась в его руку и застонала.
— Не волнуйтесь, милорд, обычно дамы лишаются чувств в самом начале операции.