Надо сказать, что в то время в обществе корейских соотечественников-эмигрантов было немало тех, кто считал смерть священника преднамеренным убийством. Первым доводом этого они считали то, что состояние его болезни до госпитализации не достигло той опасной стадии, которая привела бы его к смерти. Другим влиятельным доводом было то, что больницей «Дунъян» заведовали японцы. Общность мнений корейских соотечественников сводилась к тому, что такие типы, которые без малейшего колебания используют корейцев в качестве объекта испытания бактериологической войны, могут затевать и более гнусный заговор, чем преднамеренное убийство.
Самый же достоверный довод заключался в том, что священник Сон Чжон До был широко известный борец-патриот. Он был поднадзорным, слежку за которым ни на минуту не ослабляла японская полиция.
Таким доводом было не только подозрение на убийство Кацуры Таро, но и сама биография священника, пронизанная духом антияпонской борьбы. Он был председателем Политического совета Шанхайского временного правительства, начальником главного управления транспорта этого правительства, членом общества Сисачхэкчжинхвэ, членом группы Хынсадан, членом совета общества Робенхвэ. Все это заставляло японскую полицию считать его бельмом на глазу. О том, как японцы настойчиво следили за ним, красноречиво говорит и тот факт, что сразу после преждевременной его смерти японский генеральный консул в Гирине направил своему министру иностранных дел специально составленный документ «Дело о смерти не повиновавшегося законам корейца Сон Чжон До».
Еще не перевелись люди, которые утверждают, что его характер как нельзя лучше отражается в его псевдониме Хэсок (морской камень). Он был убежденный и совестливый деятель движения за независимость Кореи, который, оставаясь в тени, под вывеской священнослужителя целиком отдал свою жизнь святому делу антияпонской борьбы. И по возвращении в Гирин он вместе с представителями новаторских кругов группировки Чоньибу неустанно работал над свершением поворота движения за независимость соответственно изменениям времени и над сплочением патриотических сил. Когда мы организовали Гирин ское общество корейских детей и Общество корейских учащихся в Гирине, он, будучи инициатором создания Крестьянского общества взаимопомощи в Маньчжурии, прилагал все свои усилия для его основания.
Священник Сон Чжон До на имя своего младшего брата Сон Ген До купил 50 шан (мера земельной площади в 0,99 гектара — ред.) земли в районе озера Цзинбоху уезда Эму, заведовал и сельскохозяйственной коммуной, что можно было бы назвать частью «идеальной деревни», за что выступал Ан Чхан Хо. Берега озера Цзинбоху — это было место, предназначенное для строительства «идеальной деревни», чему Ан Чхан Хо уделял одно время самое большое внимание. Священник Сон намеревался обеспечить средства в фонд движения за независимость за счет дохода от этой сельскохозяйственной коммуны.
Похороны священника Сона проходили в торжественно-траурной обстановке в Мукденском доме собраний по христианскому обряду. У гроба с прахом священника, отдавшего всего себя борьбе за независимость на протяжении нескольких десятилетий своей жизни еще с периода до «аннексии Кореи Японией», собралось всего лишь человек сорок с небольшим из-за обструкционистских действий японской полиции. При жизни он, окруженный многочисленными людьми, неутомимо воспитывал в них дух патриотизма, но прощальный обряд, провожавший его в последний путь, был слишком тих и грустен. В таком мире, где нельзя было во весь голос оплакивать даже смерть короля, можно ли дать волю слезам и рыдать на похоронах, происходивших под кордоном полицейских?!
Принеся в Цзяньдао дань уважения памяти покойного, я взирал на далекое небо над Гирином и проливал слезы. Я горько плакал, думая о священнике Соне и моем отце. И я твердо поклялся во что бы то ни стало возродить Родину, чтобы охранять дух отцов родной страны и отомстить за кровавые обиды, нанесенные им врагами.
Только путь возрождения страны, думал я, поможет отблагодарить благодетелей за их заботу обо мне, облегчить их невзгоды, снять кандалы с ног и рук народа…
Впоследствии мы, я и члены семьи священника Сона, шли каждый своим путем. Трагедия раскола, которая не исчезла и поныне, когда подходит к концу наше столетие, безжалостно разделяет нас проволочными заграждениями, железобетонной стеной и бушующим океаном. Я живу в Пхеньяне, Сон Ин Сир — в Сеуле, а Сон Вон Тхэ — в Омахе (США). Вот уже более полувека мы живем, не имея возможности подать друг другу даже весточку о себе.