Среди тех деятелей, которые определили характер корейской революции как буржуазно-демократической, также шел разговор о власти рабоче-крестьянского совета. Чвэ Сон У и другие корейцы, работавшие тогда в штаб-квартире Коминтерна, вместе с такими людьми, как Куусинен, Мадьяр, Окано, представляющими собой Восточное бюро Исполкома Коминтерна, составили «Программу действий для Коммунистической партии Кореи». В ней в качестве самой актуальной задачи ставился вопрос о достижении полной независимости Кореи и «установлении советского государства для рабочих и крестьян».
Поддержка линии на установление власти советов и безоговорочное проведение ее в революционной практике стали своего рода общепризнанным, не вызывающим никаких сомнений делом. В международном коммунистическом движении это стало своего рода критерием, отличающим революционную, коммунистическую позицию от оппортунистической. Компартии, другие коммунистические организации капиталистических стран, не говоря у же о колониальных и полуколониальных странах, поставили перед собой задачу установления советской власти в качестве своей высшей цели. Советская власть действительно стала своего рода идеалом для неимущих всего мира.
Совет имел столь большую притягательную силу потому, что он считался единственной формой власти, которая сможет ликвидировать все разновидности эксплуатации и гнета, а затем построить общество благоденствия, где абсолютизируются интересы трудящихся масс. Создание нового, свободного и стабильного мира, где нет эксплуатации и гнета, было вековым чаянием и идеалом человечества.
Молодая советская власть, установленная в России, сорвала попытки свергнутых эксплуататорских классов вернуть свое господство, защитила родину от интервенции империалистической коалиции, восстановила экономику и продвигала вперед дело строительства социализма. Тем самым она проявила действительно небывалую жизненную силу, подобной которой пока еще не знала никакая другая власть в мире. Столь победное шествие социализма в стране Советов вызывало среди людей чувство преклонения перед советской властью, доведя его чуть ли не до фанатизма.
Человечество взирало на Советский Союз, как на маяк, и считало совет самой превосходной, передовой из всех форм власти. Такое мнение в полной мере было обоснованным. Поэтому было вполне естественным то, что люди Цзяньдао питали иллюзии в отношении советской власти, ибо этот район граничил с Советским Союзом и это новое государство оказывало большое влияние на все стороны их жизни.
Возвратясь в Ванцин после походов в Южную и Северную Маньчжурию, я узнал, что жители партизанских районов недовольны мероприятиями установленной здесь советской власти, что меня просто ошеломило. На сложившееся положение дел в партизанских районах нам нельзя было смотреть сквозь пальцы. Здесь был серьезный вопрос. Мы сразу понимали, что в бессвязных разговорах людей, которые можно было тог да услышать, в их порицании кроется истина.
Бывая в партизанских районах, я начал глубже знакомиться с обстановкой, интересуясь, как относятся жители к советам. Имея непрерывный контакт с десятками и сотнями людей, участвуя в серьезных и откровенных беседах с ними, я мог глубоко убедиться, что все это не что иное, как последствия левацких мероприятий, осуществленных советской властью.
Жители партизанских районов начали с неодобрением относиться к советам с тех пор, как новая власть, руководствуясь ультралевацким лозунгом о «немедленном построении социализма», объявила отмену частной собственности и начала принимать меры с целью превращения в общественную собственность всего личного движимого и недвижимого имущества-от земли и продовольствия вплоть до серпа, мотыги, вил и других видов сельскохозяйственного инвентаря. Советское правительство без промедления форсировало обобществление имущества, а затем принудило жителей партизанских районов, всех от мала до велика, соблюдать новый режим общественной жизни, общественного труда и общественного распределения его результатов, Именно это называлось жизнью в «артели», о чем советские радикалы твердили постоянно, словно молитву Будде. Складывалось положение, при котором питомцы детского сада как бы сразу же переходили в университеты, не пройдя обучения в начальной, средней и полной средней школах.