Причину этого мы видели как в самой линии, так и в идейной незрелости тех, кто ее разработал. Те, кто не знал положения дел на местах, по своему усмотрению составляли в кабинетах вышестоящих инстанций нереальные инструкции, рекомендуя механически применять общие принципы классиков и предшествовавший этому опыт. В результате на практике возникало нечто неразумное и чрезмерное. Без разбора все отвергать, без должного анализа ликвидировать, уничтожить и хоронить — вот что считалось тогда признаком самой высокой классовости и качества, присущего революционеру-авангардисту.
Левачество считалось настолько святым, что в свое время крестьяне Ванцина, приклеив одной вдове, которая давала им под проценты немного денег, заработанных продажей самодельных тканей, ярлык «ростовщица», сжигали свои расписки, не возвратив ей даже основную сумму взятых денег. Если бы руководители, стоящие за спиной этих бедолаг, не подстрекали их, честных крестьян, на такие поступки, то последние не позволили бы сами проявить такую бесцеремонность.
Когда-то в Ванцине я услышал историю о вступлении командира роты Ли Ын Мана в вооруженный отряд и очень удивился. Вначале вооруженная группа принимала в свои ряды только выходцев из рабочих, бедняков и батраков. А у семьи Ли Ын Мана было примерно 10 тысяч пхен (мера земельной площади, равна около 3,3 кв.м. — ред.) тощих земель на склонах гор. Из-за этого он не считался бедняком или батраком.
Будущий командир не раз обращался к вооруженной группе с просьбой принять его в отряд, но под предлогом «неблагонадежности» из-за социального положения товарищи каждый раз отказывали ему в этой просьбе. Говорили, имеешь 10 тысяч пхен земель — значит, середняк.
Ли Ын Ман долго страдал из-за этого и, наконец, решил тайком от родителей продать землю. Назаработанные деньгион купил ящик браунингов, привез их в отряд и вновь начал уговаривать товарищей. Лишь после этого поступка приняли его в вооруженный отряд. Ли Ын Ман был очень рад тому, что стал партизаном. Но вот члены его семьи, потеряв за одну ночь всю землю, растерянно смотрели в небо, охваченные тревогой за судьбу дальнейшего своего существования.
В Цзяньдао все больше и больше крепла моя решимость отвергать и не допускать левачества. С тех пор, можно сказать, я всю свою жизнь боролся с этим идейным пороком. Опыт, добытый нами в годы деятельности в Цзяньдао, сыграл большую роль тогда, когда мы боролись за предотвращение левацких перегибов и ликвидацию бюрократизма после освобождения страны.
Крикливыми «революционными» фразами и сверхпартийными призывами «левые» элементы всегда будоражат массы, подавляют их инициативу и обманывают, движимые честолюбием и карьеризмом. В подобных случаях эти леваки стараются походить, говоря образно, на танки или бронемашины, мчащиеся на передних рубежах. Вот почему переодетые контрреволюционеры всегда перевоплощаются в «левых» элементов. Учитывая это, коммунисты всегда должны быть начеку и тщательно закрывать все лазейки, чтобы левацкая тенденция не проникала в их среду.
Вследствие последствий левацких мероприятий совета на опорных партизанских базах возникали колебания и неразбериха, которые трудно было поправить. Многие семьи, охваченные недовольством советскими мероприятиями, ушли во вражеские районы.
Однажды ночью я вместе с бойцами отправился на Третий остров, где политруком 2-й роты работал Чвэ Чхун Гук. По до роге нам повстречалась одна семья, хозяин которой-человек среднего возраста — вместе с женой и детьми решил уйти из партизанского района. Они выбрали для этого ночное время, так как боялись, что днем их захватят левацкие элементы и приклеят ярлык «контрреволюционер». Членов семьи было пятеро: муж, жена и трое малышей. У них было мало домашнего скарба — шли почти с пустыми руками. Хозяину было под пятьдесят. Увидев людей с оружием, он дрогнул в страхе. Наверное, подумал, что теперь ему конец, раз обнаружен партизанским командиром.
— Какое преступление вы совершили? — мягким голосом спросил я, обнимая одного за другим детей, дрожащих от холода.
— Нет, никакого преступления мы не совершили.
— Тогда почему покидаете партизанский район?
— Нельзя жить здесь, не дают покоя…
— Куда хотите уйти? Во вражеском районе еще тяжелее будет жить.
— Мы раньше пришли в партизанский район, бежали от гонений японцев. Разве можно теперь снова идти к ним? Хотим перебраться в безлюдную горную глушь. Будем там заниматься подсечным хозяйством, сводя концы с концами. Думаю, легче будет на душе.