Теперь уже колхозники проявили смекалку, пошли на выручку своему земляку. Принесли связки веревок, пригнали из лесу волов. Лиманский привязал концы к стойкам шасси, впрягли три пары волов цугом и потащили штурмовик через огороды к дороге.
Рябов сел в кабину. Лиманский вместе с любопытными жителями деревни Прусино стоял в сторонке. Не то от усталости и голода, а скорее всего от волнения у него подкашивались коленки. И было ведь от чего волноваться: такой отчаянный взлет технику предстояло увидеть впервые в жизни.
Рябов зажал тормоза, мотор вывел на максимальные обороты. Самолет словно залихорадило: консоли крыльев и хвостовое оперение мелко задрожали.
И вот спущенный с тормозов штурмовик рванулся к опушке леса. Лиманский видел, как Рябов, нацелившись капотом на какую-то сосну, часто и быстро отклонял руль поворота то в одну, то в другую сторону. Самолет вначале бежал ровно, но уже в самом конце разбега колеса начали сходить с дороги. Казалось, еще миг - и катастрофа неминуема. Рябов вовремя хватил ручку на себя, штурмовик резко опустил хвост, отделился от земли, вздыбился, вяло качнулся с крыла на крыло. Лиманскому показалось, что "двойка" зависла над макушками высоких сосен, потеряв скорость, и вот-вот свалится. Он перестал дышать в ожидании самого страшного - удара о землю и взрыва. Но самолет, медленно набирая скорость, скрылся за деревьями.
Рябов взял курс на аэродром, где ему бывать еще не доводилось.
Расчетное время истекло, а аэродрома никакого нет. Он лишь увидел широкую лесную прогалину, поросшую низким кустарником и редкими деревьями. Самолетов не видно. Неужели не туда прилетел? Горючее на исходе... И вдруг с опушки леса взлетели сигнальные ракеты. По поляне забегали люди, выкладывали "Т" и растаскивали с посадочной полосы... деревья!
Такой способ маскировки аэродрома придумали недавно. Деревья втыкались в заранее приготовленные ямки сразу же после взлета или посадки самолетов. Ведь немецкие воздушные разведчики по нескольку раз в день облетывали этот район, неоднократно проходили над самым аэродромом, но так и не смогли обнаружить забросанные ветками самолеты.
Приземлился Рябов с ничтожным остатком горючего.
...Лесной аэродром не только тщательно маскировался, но и охранялся со стороны леса. Дозорным был дан такой инструктаж:
- Всяких прохожих задерживать, проверять документы, а подозрительных - в штаб.
Прошло несколько дней, а задерживать было некого. Но однажды дозорный услышал скрип колымаги, всхрапывание лошади. Возница громко понукал уставшую клячу, распекал ее словесно на все лады. Дозорный направился навстречу и увидел сидевшего в телеге пожилого мужика. Решил проверить.
- Кто будете?
- Колхозник.
- Откуда?
Возница назвал деревню и колхоз с каким-то громким наименованием. Откуда знать дозорному эту деревню и такой колхоз? Надо проверить документы.
- Ваш паспорт, - потребовал он.
- Какой же, сынок, у колхозника паспорт? Мы не городские, а сельские.
- Куда направляетесь?
- Летную часть ищу. От деревни видно, где кружат наши самолеты, а я полдня блукаю по лесу, никак не найду.
- Зачем же вам, дяденька, летная часть?
- Да вот подарочек летчикам от колхозников передать поручено, - ответил мужик, показывая на облепленные осами ведра. Открыл крышку - там янтарный мед.
- Ну, тогда сворачивай сюда.
На аэродроме все были тронуты заботой колхозников, по очереди трясли вознице руку, а на прощанье чарку поднесли.
Добродушный дядя крякнул, утерся рукавом и заспешил, чтобы засветло вернуться в свою деревню - ехать-то далеко.
В тот день до приезда колхозника ни один разведчик близко не пролетал. Вскоре после теплого прощания с дядькой над лесом прогудел фриц, сделал круг над аэродромом и взял курс на запад. Командир полка почуял недоброе и приказал приготовиться к выходу из-под удара. Предчувствие его не обмануло: вскоре на горизонте показалась группа немецких бомбардировщиков.
Деревья с лесного аэродрома были убраны, к небу взлетели красные ракеты, штурмовики пошли на взлет.
Противник яростно бомбил пустой аэродром.
- Каким бы горьким мог стать тот медок, - вспоминали потом встречу с дядькой. Бдительность...
...Часто во время бомбежек вслед за немецкими самолетами вспыхивали белые облачка. Они рассеивались и медленно оседали. Ветер разносил бумажную метель на землю сыпались листовки.
Несколько позже в бомболюки штурмовиков тоже начали заталкивать объемистые стопки, перевязанные крест-накрест бечевкой. Наши листовки были напечатаны готическим шрифтом. Что там написано - никто из нас не знал. Догадывались, что на одной стороне было какое-то воззвание (после первых слов стоял восклицательный знак), а на другой, в рамочке, пропуск тому фрицу, который бы надумал сдаваться в плен.
Немцы сбрасывали листовки с русским текстом, и соблазн прочитать "брехню колченогого Геббельса" был велик. Но оперуполномоченный СМЕРША и комиссар Рябов всех строго-настрого предупредили, что читать листовки запрещено. Их нужно собирать и немедленно сдавать для уничтожения.
Каждый раз, когда начинался "листопад", все кидались, как на борьбу с саранчой.
Вскоре появился написанный полковым художником Сашей Булынденко лозунг: "На коварные вылазки врага ответим усилением бдительности!"
Боевое задание
Полк продолжал боевые действия с нового полевого аэродрома в 50 километрах юго-восточнее Климовичей.
Основными целями для штурмовиков теперь были не мосты, а колонны противника, двигавшиеся по дороге на Рославль.
В первых числах июля противник продолжал рассекать сильно ослабленную группировку наших войск мощным танковым клином армии вторжения, а наши свежие силы из тыла страны прибывали с опозданием и вступали в бой разрозненно.
На Смоленском направлении сдерживал противника Резервный фронт, его соседом слева был Центральный фронт, включавший 13-ю и 21-ю армии. Эти армии были оттеснены противником с основного направления и оказались развернутыми фронтом не на запад, а на север, откуда также следовали удар за ударом.
Фронт уже откатился за Днепр. Но и в этой критической обстановке соединения 21-й армии нанесли ошеломивший противника мощный контрудар в северо-западном направлении по флангу глубоко вклинившейся группировки. Наши войска форсировали Днепр, выбили противника из Рогачева, потом из Жлобина и с упорными боями двинулись к Бобруйску. Хоть и пришлось нашим войскам вскоре отойти, но этим контрударом было отвлечено от главного направления и втянуто в сражение восемь немецких дивизий.
Тяжело было войскам, нелегко приходилось и летчикам при подавляющем перевесе сил противника в воздухе.
Косяки "хейнкелей" и "юнкерсов" то и дело проплывали в небе, юркие "мессеры" низко проносились парами над дорогами, обстреливая войска. Казалось, что авиации у немцев стало еще больше.
О воздушной обстановке тех дней в книге Маршала Советского Союза А. И. Еременко "На Западном направлении" сказано:
"...Авиация противника абсолютно господствовала в воздухе. Не встречая сопротивления, она действовала небольшими группами на бреющих полетах, обстреливала дороги, бомбила скопления наших войск, разрушала города, истребляла мирное население... В те тяжелые дни и бессонные ночи, стиснув зубы, мы отыскивали пути к возможности организации отпора фашистам".
Шел двенадцатый день войны...
По-прежнему возникали вопросы: "Не устояли на Березине из-за недостатка сил, так почему же не задержали противника свежие армии на Днепре? Когда же наступит тот сокрушающий удар, о котором идут упорные разговоры? Неужели перед этим решили заманить противника поглубже? Почему у нас так мало самолетов? Куда девалась та мощь, которую показывали на воздушных парадах? Где те самолеты, которые летают дальше всех, быстрее всех и выше всех?"
3 июля... Эта дата запомнилась надолго. Впервые с начала войны мы услышали знакомый глухой голос с грузинским акцентом и первые слова, схватившие за самое сердце: "К вам обращаюсь я, друзья мои!" И. В. Сталин, возглавивший в эти дни Вооруженные Силы, в своей чеканной речи не успокаивал. Он говорил суровую правду, которая клала конец вопиющему несоответствию ободряющих официальных сообщений с действительным положением вещей. Теперь хоть и не осталось надежд на то, что наши неудачи кратковременны (отстранили и строго наказали бесталанного командующего, - другой быстро выправит дело!), зато стало ясно: чудес ждать не приходится, слухи о каком-то готовящемся сокрушительном ударе не соответствуют действительности. Надо рассчитывать на те силы, которые есть. Призыв Сталина осознать всю глубину "смертельной опасности", призыв к беспощадной борьбе с дезертирами и трусами еще раз убеждал нас в этом.