— Мы должны быть готовы к завтрашнему дню, товарищи!.
Десять тысяч человек! Это означало, что уйдут целые блоки!
Все туже затягивалась петля, все более грозным и неотвратимым становился последний участок пути.
Парализованные этим приказом, заключенные затихли, однако вскоре засуетились и заметались вновь.
— Мы не пойдем! Уж если умирать, так здесь, в лагере!
Многим старостам приходилось произносить горькие слова, от которых у них самих сжималось сердце.
— Хорошенько подумайте, товарищи! Если в бараки придут эсэсовцы, они не станут разговаривать с вами. Я не могу призывать вас остаться, потому что я не хочу быть повинным в вашей смерти.
Меж тем повсюду в лагере шли тайные совещания. Связные аппарата передавали инструкции руководителям групп Сопротивления:
— Пусть от каждой группы часть товарищей отправляется с эшелоном — добровольно! Поговорите с людьми. Им выдадут холодное оружие. В пути они попытаются разделаться с конвоем и освободят колонну.
Это указание шло от Бохова и Богорского: у них не было времени созывать ИЛК. Предводители вызывали членов своих групп поодиночке на короткую прогулку между бараками или уединялись с ними в уголке спального помещения.
— Хочешь отправиться?
Молчание, сжатые губы, мысли, тенью скользнувшие вдаль, туда, где жена, дети, мать… или девушка… наконец — кивок или покачивание головой. Некоторые сразу давали решительный ответ — для них не существовало той дали, куда можно было бы устремиться мыслью:
— Конечно, я пойду.
И они добровольно шли на смерть.
Когда Бохов и Богорский после краткого разговора собирались уже разойтись, Бохов удержал друга.
— Скажи мне правду, Леонид, это ты унес ребенка? Скажи правду!
— Почему ты спрашиваешь? Я сказал тебе правду и говорю еще раз: я не уносил ребенка.
— Это мог быть только один из нас.
Богорский кивнул.
— А ты знаешь, где ребенок находится?
Богорский отрицательно покачал головой.
Бохов вздохнул. Он не верил Богорскому.
— Ребенка спрятал ты и никто другой. Почему ты не говоришь мне правду?
Богорский огорченно пожал плечами, глядя на недоверчивого товарища.
— Если ты мне не веришь — хорошо! Я ведь не могу вколотить в тебя правду.
На этом они и расстались.
К общему удивлению, в этот вечер после долгого перерыва вновь было передано сообщение командования немецких вооруженных сил. Швааль сейчас же распорядился ознакомить лагерь с этим сообщением, которое было получено, когда начальник лагеря обсуждал с Камлотом вопрос об отправке эшелона.
— Вы все еще хотите эвакуировать лагерь, штандартенфюрер?
Швааль, судорожно сплетя за спиной руки, обошел вокруг стола и не ответил Камлоту.
— Взгляните, черт возьми, на линию фронта! Помешавшись на служебной дисциплине, вы еще всех нас отправите в пекло. Мы только теряем время.
— У нас еще есть время! — истерично выкрикнул Швааль. — Наши войска удерживают позиции!
Камлот сухо рассмеялся.
— Надолго ли?
Одутловатое лицо Швааля расплылось, как тесто.
— Не отравляйте и вы мне жизнь! Завтра вы отправите десять тысяч в Дахау, и баста!
Камлот снова рассмеялся.
— «Дахауцы» встретят нас с распростертыми объятиями! Может быть, они как раз сами уводят свой лагерь и, может быть, в направлении Бухенвальда. Что за нелепая игра в мяч! Расстреляйте всю компанию здесь, и вы сразу избавитесь от этой мрази.
Швааль готов был вспылить. Он замахал руками на Камлота, затем опять принялся бегать вокруг стола.
— Вы же разумный человек, Камлот. Неужели вы еще полагаетесь на свои войска? Это уже не прежняя марка, в них затесалось много всякой шушеры.
— Мне достаточно приказать! — хвастливо заявил Камлот.
Лицо Швааля расплылось в ухмылке.
— Вы так считаете? На мой взгляд, картина несколько иная. Клуттиг с моего разрешения приказал вашим собаководам разыскать тех сорок шесть негодяев. Они не нашли ни одного!
— Потому что не сумели.
— Или не захотели… Возможно, я знаю наших молодцов лучше, чем вы сами… Война проиграна. Или как, простите? — Швааль остановился перед Камлотом. — Мы пиликаем на последней струне. Или как, простите? Кто проигрывает, становится осторожным, будь он генерал или солдат. Может быть, я выражаюсь недостаточно ясно?
Камлот отказывался признать неприятную истину.
— Дайте нам немного отойти от лагеря, и мои молодцы начнут палить, как по зайцам.
Швааль мгновенно ткнул в пространство пальцем, как бы подхватывая налету это заверение.