— Готово, следующий!
Следующий, уже успев спустить штаны, с безмолвной мольбой показывал санитару черно-синюю флегмону на тощей ляжке. Его отделили от прочих, и он, придерживая рукой сползавшие штаны, заковылял к тем, кто уже ждал очереди у операционного стола.
Оперировал старший санитар Эрих Кён, коммунист, в прошлом актер. У него не было времени даже взглянуть в лицо больного, которого клали на операционный стол — деревянный помост с черной клеенчатой подушкой. Кён видел только нарывы и опухоли, и пока его ассистенты накладывали эфирную маску, он прикидывал взглядом продольные и поперечные разрезы, которые ему предстояло сделать, и вот его скальпель уже врезался в больную ткань. Большими пальцами обеих рук он выдавливал гной и очищал рану. Ассистент, стоя наготове с ихтиолом и бинтом, тут же накладывал повязку.
Другой ассистент приподнимал оперированного и, посадив, быстро приводил его в чувство парой крепких затрещин по правой и левой щеке. (Не обижайся, товарищ, нам некогда ждать, пока ты очухаешься сам!)
Еще оглушенный эфиром, пациент после такого подбадривания сползал со стола и, не замечая ничего вокруг, тащился к скамье у стены. Здесь ему разрешалось сидеть и вместе с другими, прошедшими через такую же процедуру, клевать носом, пока не выветрится наркоз. Никому до них больше не было дела. Лишь время от времени один из санитаров поглядывал на шаткую скамью.
— Ну, товарищ, очухался? Ступай-ка домой, освободи место!
Кремер с внутренним содроганием наблюдал за всем происходящим. Охотно и покорно ложились больные на стол. Жадно впивали наркоз. Для них важно было, что придет скорее — сон или нож. Девятнадцать секунд… двадцать., двадцать од… Многие вдруг издавали стон — нож опережал сон.
Кён только коротко кивнул Кремеру, когда тот вошел, хотя сразу понял, что староста лагеря хочет с ним поговорить. Проделав еще три операции, Кён закончил работу. Он прошел с Кремером в общее помещение санитаров и вымыл руки. Кремер, все еще под впечатлением тяжелой картины, сказал:
— Как ты это гонишь…
Вытирая руки, Кён сел на скамью возле Кремера и усмехнулся, как человек, видавший всякие виды.
— М-да, так вот и гоним… — Страдая желудком, он несколько лет назад попал в лазарет, там санитары понемногу отходили его, и… он остался. В дальнейшем из него вышло что-то вреде полумедика, и мало-помалу, под давлением необходимости, он усвоил хирургические приемы. Теперь он оперировал, как настоящий врач. — М-да, так вот и гоним!
В тоне, каким он произнес эти слова, звучала нотка тщеславия.
Немногословный и сосредоточенный у операционного стола, он становился беспечным и благодушным, когда тяжелый труд оставался позади. Этот худощавый сорокалетний человек веселил своих друзей в лазарете, черпая темы из неистощимого источника театральных воспоминаний, а в палате бодростью своего большого сердца он раздул не одну истлевавшую искорку жизненной силы.
— Ну, парень, дело идет на лад? — обычно приветствовал он больного, подходя к койке. — Видишь, я тебе всегда говорил: все не так плохо без аха и оха!
Но теперь он сидел подле Кремера, серьезный и задумчивый.
— Да-да, — закивал он, когда Кремер объяснил ему причину своего прихода. — Начинается блицкригом, а кончается санитарной командой из заключенных. Сперва — победные фанфары, затем — сирены противовоздушной обороны.
Он встал и повесил полотенце на гвоздь.
— Немецкий народ, какое ты, в общем и целом, тупое стадо! Затемняешь себе мозги, а потом приходится затемнять окна…
Он горько рассмеялся. Затем вдруг круто повернулся к Кремеру, и его серые глаза проницательно поглядели на старосту.
— Без охраны за цепь постов? Послушай, ведь это же…
— Потому я и пришел с тобой поговорить, — отозвался Кремер.
Кён, заинтересовавшись идеей, подсел к нему, и они беседовали до тех пор, пока Кремер не был вынужден покинуть лазарет, чтобы дать ночной сигнальный свисток. Они отобрали шестнадцать санитаров для команды.
— Пока ничего не говори! — посоветовал Кремер. — Я с ними сам потолкую.
На другое утро Пиппиг принес из канцелярии список отправлявшихся с эшелоном. С озабоченным лицом он передал его Гефелю. Тот молча взял список. С того дня, как они приютили ребенка, между ними возникла какая-то отчужденность. Прежние отношения были нарушены.