Улыбка Рейнебота становилась все более насмешливой.
— Вы, конечно, отобрали самых лучших? — обратился он к Кремеру.
— Самых что ни на есть лучших, господин комендант, так точно! — безбоязненно ответил Кремер.
И вопрос и ответ были одинаково двусмысленны.
— Надеюсь, вы деликатно предупредили ваших товарищей о том, какие удовольствия ожидают лагерь, если хоть один из них вздумает улизнуть?
— Так точно, господин комендант! Заключенные получили от меня необходимые инструкции.
— Великолепно! — с той же двусмысленной интонацией ответил Рейнебот. — Кто же у них главный?
— Я! — выступил вперед Кён.
— Ага! — Рейнебот засунул большой палец за борт элегантной шинели и забарабанил по ней остальными пальцами.
— Конечно, Кён! Что бы ни случилось, без него никогда не обходится.
Кремер, выгораживая Кёна, пояснил:
— Он старший санитар лазарета.
— Ага! — снова повторил Рейнебот. — Вот, значит, как обстоит дело! — и кивком дал понять Кремеру, что тот ему больше не нужен.
Команда зашагала назад.
Двое сидевшие в углу вещевого склада не знали, что у них был тайный слушатель в лице Цвейлинга.
Он пришел в камеру совершенно неожиданно. Пиппиг, стоявший в проходе между мешками с одеждой и внимательно следивший за тем, что происходило в углу, его не заметил. Но Цвейлинг, взглянув на Пиппига, сразу понял, что в глубине склада творится что-то необычное. Он тихонько подкрался сзади к ничего не подозревавшему Пиппингу и своим тягучим голосом спросил:
— На что это вы пялите глаза?
Пиппиг мгновенно повернулся и в страхе уставился на открытый рот Цвейлинга. Шарфюрер криво усмехнулся и злобно сказал:
— Теперь — ни звука!
— Господин гауптшар…
— Молчать! — грозно зашипел тот на Пиппига, на цыпочках приблизился к штабелям из мешков и стал прислушиваться.
Гефель и Кропинский вышли из глубины склада, заставили проход мешками и уже направились к выходу, как вдруг очутились лицом к лицу с начальником камеры. У Гефеля застыла кровь в жилах, сердце заледенело. Но он мгновенно овладел собой. Равнодушно указав на несколько штабелей, он внешне спокойно обратился к Кропинскому:
— А потом положишь мешки с вещами сюда.
Цвейлинг тоже принял равнодушный вид.
— Разбираете вещи?
— Так точно, гауптшарфюрер, — чтобы не завелась моль.
Кропинский, хорошо владея собой, загородил проход еще одним штабелем.
Цвейлинг быстро подошел к Кропинскому, пнул его коленом пониже спины и отодвинул мешки в сторону.
В передней части вещевой камеры стоял Пиппиг и, дрожа от страха, следил за Цвейлингом, который исчез в глубине склада. Понимая всю опасность положения, Гефель и Кропинский обменивались взглядами.
Когда Цвейлинг вдруг вырос из-за мешков, малыш, спасаясь от эсэсовца, забился в угол и сжался в комок. Тут подошел Гефель. Цвейлинг растянул рот в глупой ухмылке, отчего кожа складками легка вокруг подбородка, образовав что-то вроде венца.
— Так! Ясно! Здесь завелась моль, — хитро сказал он.
Коварное дружелюбие его тона насторожило Гефеля, и он решил пойти прямо навстречу опасности. Только мужество и полнейшая откровенность могли как-то спасти положение.
— Гауптшарфюрер… — начал Гефель.
— Ну что?
— Мне хотелось бы вам объяснить…
— Ну, понятно. Как же иначе? — Цвейлинг носком сапога указал на ребенка. — Захватите-ка эту моль с собой.
Кропинский побрел за Гефелем и Цвейлингом и тоже вошел в кабинет начальника. Гефель опустил ребенка на пол, и малыш робко заполз в угол. Цвейлинг пренебрежительно махнул рукой в сторону Кропинского, и тому пришлось удалиться.
Не успел Цвейлинг сесть за письменный стол, как у ворот завыла сирена. Она ревела, как голодный хищник. Цвейлинг выглянул в окно, и Гефель воспользовался благоприятной возможностью, чтобы заговорить на постороннюю тему.
— Воздушная тревога, гауптшарфюрер! Не сойдете ли в подвал?
Цвейлинг осклабился, по-видимому силясь улыбнуться. И только когда сирена стихла, испустив гортанный звук, он ответил:
— Не-ет! На этот раз я останусь наверху, с вами.
Он закурил сигарету и стал дымить, глядя перед собой. После каждой затяжки челюсть его отвисала. Казалось, он что-то обдумывал.
Гефель, готовый ко всему, недоверчиво следил за странным поведением Цвейлинга. Наконец Цвейлинг поднял глаза на Гефеля. И опять Гефелю показалось, будто он что-то взвешивает.
— Вчера они уже были за Эрфуртом, — неожиданно проговорил он.