Выбрать главу

— Цвейлинг хочет иметь лазейку и тут и там, но ни с кем не хочет связываться крепко. На этом можно сыграть. Надо напустить на него Пиппига. Может, мне поговорить с Пиппигом?

На миг в Кремере поднялось отвращение. Он не был против того, чтобы использовать эсэсовцев, когда требовалось отвести опасность от товарищей, — к этому уже прибегали в случае со штрафной командой. В тот раз товарищи попали в беду из-за уголовников. Теперь же именно из-за эсэсовца Гефелю и Кропинскому грозила гибель.

И как раз этот доносчик должен будет… Какая дикая мысль! Тем не менее Кремер стал напряженно размышлять. Между начальником лагеря и Клуттигом была вечная вражда. Клуттиг мирволил содержавшимся в лагере ворам, а начальник предпочитал политических. Если бы удалось натравить Цвейлинга на начальника лагеря…

Кремер верил, что у Пиппига хватит на это ловкости. Круглые глаза Шюппа с волнением следили за Кремером. Тот что-то ворчал, проводя ребром руки по столу, и не произносил ни да ни нет.

Действуйте сугубо осторожно! — наконец промолвил он.

* * *

После разговора с Шюппом Пиппиг проникся надеждой через Цвейлинга помочь друзьям. Он выжидал случая завязать с Цвейлингом беседу. Такой случай скоро представился.

— Вы еще ничего не узнали насчет доносчика? — спросил однажды Цвейлинг Пиппига, когда тот принес ему в кабинет какую-то ведомость.

— Нет, гауптшарфюрер. Вероятно, нам так и не удастся ничего узнать.

— Отчего же?

Цвейлинг облизнул языком нижнюю губу.

Пиппиг был вылеплен из другого теста, чем чувствительный Гефель, и он смело пошел прямо к цели. Подобно канатоходцу, который осторожно и все же уверенно ставит ногу, Пиппиг выбирал слова, лежавшие на острой как нож грани двусмысленности.

— Негодяй слишком хорошо замаскировался, — сказал он и как бы между прочим добавил: — Но мы теперь знаем, зачем он это сделал.

— Это и мне любопытно.

— Он считает себя очень умным и хочет насолить начальнику лагеря.

— Зачем это? — настороженно спросил Цвейлинг.

Пиппиг медлил с ответом.

Он быстро соображал и так же быстро принял решение. Он ведь уже стоял на канате, и ему ничего не оставалось, как пройти по этому канату.

— Тут не приходится много спрашивать, гауптшарфюрер. Достаточно взглянуть на карту фронта.

Цвейлинг невольно обернулся к стене, на которой висела карта. Пиппиг напряженно следил за ним, и когда Цвейлинг снова посмотрел на него, на лице Пиппига играла многозначительная улыбка. Цвейлинг растерялся. Относилась ли эта улыбка к нему? Он тоже ходил по канату. Цвейлинг решил продолжить игру в прятки.

— Вы думаете, доносчик хочет иметь лазейку на случай, если все перевернется?

— Ясно, — сухо ответил Пиппиг.

Разговор заглох. Теперь Пиппиг должен был двинуться вперед в намеченном направлении.

— Если все перевернется… — повторил он слова Цвейлинга и жестом показал, как это произойдет. — Но на какую сторону перевернется? Этого никто не знает.

Цвейлинг откинулся в кресле и отозвался пустой и ничего не значащей фразой:

— Ну, ничего страшного, верно, не стрясется.

В Пиппиге напряжение потрескивало, как электрические искры: его намеки Цвейлинг понял.

— Это зависит от вас, гауптшарфюрер.

Цвейлинг снова облизал нижнюю губу. Он был не в меньшем напряжении, чем Пиппиг! Но Цвейлинг ничего не сказал, и Пиппиг вынужден был продолжать.

— Мы были бы рады сказать! «Гауптшарфюрер Цвейлинг молодчина — вызволил нам Гефеля и Кропинского из карцера…»

Цвейлингу стало жарко, — это было открытое предложение. В нем молниеносно сменялись противоположные побуждения. Пока еще он был защищен пропастью, которая лежала между ним и заключенными. Но рано или поздно все может рухнуть, и тогда они схватят его за горло: у тебя на совести Гефель и Кропинский! Перед эсэсовцами тоже вставало неумолимое «или — или». Для заключенных оно означало свободу или смерть, для эсэсовцев — борьбу до последнего человека или бегство в Неведомое. У Цвейлинга не было охоты участвовать в борьбе «до последнего Человека». Предложение манило.

— Как же я могу это сделать? — неуверенно спросил он.

Победа! Пиппиг прошел по канату, и под ногами у него снова была твердая почва!

— Вам едва ли будет трудно поговорить с начальником лагеря. Вы ведь знаете, как высоко он ставит политических.

Цвейлинг порывисто встал и шагнул к окну. В нем шла внутренняя борьба. Вышвырнуть Пиппига вон или согласиться на предложение? Ему хотелось сделать и то и другое. Но вышло это крайне неуклюже. Вдруг, повернувшись к Пиппигу, он грубо сказал: