Казалось, что все идет хорошо. А потом нас продали большому предприятию, одному из гигантов, и я опять оказался в большой корпорации. И теперь, когда мне сорок пять, я начальник отдела, то есть принадлежу к среднему звену управления. И там, вероятно, останусь, пока не уйду на пенсию.
Я допускаю, что сначала окунулся в политическую жизнь храма в надежде принести пользу. Я все еще думаю, что в какой-то степени так оно и есть. Но я не обманываю себя. Я знаю, что добрую часть этой деятельности составляет просто возможность быть важной персоной, иметь влияние на окружающих меня людей.
— Не слишком ли вы циничны и не упускаете ли суть, как это обычно и происходит с циниками?
— Что вы имеете в виду?
— Вот вы говорите, что одни выставляют себя, строя большие дома или хвастаясь чем-нибудь другим, а другие делают то же самое, жертвуя на хорошие дела. В этом их основное отличие, вы согласны? Мы все теперь психологи и психиатры-любители и думаем, будто разбираемся в человеческих побуждениях. Но так ли это? Судить можно только по результатам: человек, использующий свое богатство на достойные дела, даже напоказ, лучше человека, использующего его только для хвастовства. Ваше представление о храме очень цинично, если вы позволите мне так выразиться, мистер Горфинкль. Но цинизм — это всего лишь разочаровавшийся идеализм. Мы, евреи, называем себя нацией священнослужителей, и, если бы до конца следовали своему идеалу, то все свое время проводили бы в храме — в учении и молитве. Так даже было когда-то. В гетто маленьких городков Польши и России были люди, которые занимались только этим, но кто-то ведь должен был работать, и обычно это были жены. Лично мне это не нравится. Это одна из причин, по которым я не одобряю монастыри — ни мужские, ни женские. Я не считаю, что лучший способ жить в мире — это избегать его. У нас практическая религия, в которой парносса — зарабатывание на жизнь — столь же важно, как молитва, и мир так же важен, как храм.
Если он говорит что-то, в чем вы можете выявить сходство с вашей позицией, укажите ему на это, даже если ради этого вам придется немного исказить его слова. Психологически это оправдано: он хочет бы как-то выкрутиться, и вы даете ему возможность сделать это достойно.
— Тогда почему, — поспешно перебил его Горфинкль, — вы последовательно возражали против нашей программы, рабби? Мы этого и хотим, чтобы рядовые члены понимали, что храм — это часть мира и у него есть в нем своя роль.
— Я не возражаю против вашей программы как таковой, хотя думаю, что каждый должен решать такие вещи сам для себя. Меня волнует тенденция противодействия другой стороне до такой степени, что появляется опасность раскола. Я видел признаки этого в течение некоторого времени на заседаниях правления. Справедливости ради надо заметить, что другая сторона была в равной степени несдержанна. В эти последние несколько месяцев проблемы не обсуждались по существу — или почти не обсуждались. Наоборот, другая сторона выступала против предложений вашей стороны, а когда они вносили предложения, ваша группа относилась к ним так же и по той же самой причине. Никакая организация не может выжить при таком уровне вражды. В последние несколько дней, однако, вы отбросили элементарные правила приличия, которые сохраняли до настоящего времени. Проповедь мистера Бреннермана…
— А что не так с его проповедью?
— Он не имел никакого права злоупотреблять преимуществом, которое дает кафедра проповедника.
— Одну минуту, рабби, я слышал эту речь, а вы нет. И в целом я ее одобрил. — Губы Горфинкля приподнялись в холодной улыбке.
— Тогда вы виновны в равной степени, мистер Горфинкль.
— Вы забываете, что я — президент…
— Кафедра проповедника в храме принадлежит раввину, мистер Горфинкль.
— Я не знал этого, рабби, — мягко сказал Горфинкль. — Таков еврейский закон?
— Это закон обычной вежливости! Как раввин я руковожу религиозной школой. Могу ли я позволить себе провести урок вместо одного из преподавателей, не спросив сначала у него разрешения?
Иногда стоит уступить в незначительном вопросе.
— Что ж, возможно, Тед действительно слегка перешел рамки дозволенного. Он увлекающаяся натура, и его заносит.
— А вчера на заседании правления вы назначили Роджера Эпштейна председателем ритуального комитета.
— А чем плох Роджер Эпштейн? — возмутился Горфинкль.
— Ничем — как человек. Но у него нет никакой подготовки в области религии, и он никогда не был ни в одном храме до приезда сюда. Председатель ритуального комитета утверждает порядок служб. При сложившихся обстоятельствах группа мистера Паффа, склонная к консерватизму, может рассматривать это как преднамеренное оскорбление.