Кантер встал со стула и зашагал по комнате. Он повернулся и свирепо посмотрел вдоль длинного носа на свояка.
— Ей-богу, вы, такие приятные и благовоспитанные, способны обделаться в любой ситуации и так все запутать, что хоть плачь. Тебя выбирают президентом, и ты начинаешь увольнять людей, не успев согреть стул под своей задницей.
— Организация не может двигаться одновременно в двух направлениях, — возразил Горфинкль. — Если мы хотим добиться какого-нибудь прогресса…
— Прогресса? На черта вам добиваться прогресса? Ты думаешь, что у всего есть годовой баланс, который должен превзойти баланс предыдущего года, чтобы показать, что вы идете вперед? Какого, черт возьми, прогресса должна добиваться контора, которая существует две тысячи лет?
— Если она хочет выжить…
— Она должна попасть в струю — так, что ли? Гражданские права, расчистка трущоб, рабочие места — это нынче в моде и в почете, и все жалостливые либералы и социал-демократы пытаются пристроиться туда же. Тьфу! Меня тошнит от вас. Когда ты умудрился стать таким чертовым либералом? Сколько чернокожих ты принял на работу в «Гексатроникс»?
— Я не занимаюсь приемом на работу.
— Но, конечно, пикетируешь офис того, кто нанимает.
— Что-то я не замечал особого либерализма в политике «Таймс-Геральд», — сухо сказал Горфинкль, — а руководишь им ты.
— Я руковожу им для владельцев. И руковожу в соответствии с их желаниями. Да, я проститутка, это так, — охотно добавил он. — Это относится к большинству журналистов. Но я не обманываю себя. Проститутка — да, но не лицемер.
— Так вот, у меня есть основания полагать, что рабби Смолл лицемер, и это имеет некоторое отношение к моему решению, — самодовольно произнес Горфинкль.
— Неправильно навязывает филактерии? Носит талес наизнанку?
— Я понятия не имел, что ты так интересуешься раввинами и вопросами религии.
— А я и не интересуюсь, и почти не знаю вашего рабби. Просто я терпеть не могу, когда обижают людей. — Он пристально посмотрел на свояка. — А последствия для конгрегации? Ты подумал об этом?
Горфинкль пожал плечами.
— На самом деле у него нет приверженцев, разве что среди детей, а они не в счет. И когда я говорил с ним, я думал именно о конгрегации. Дело в том, — он понизил голос, — что я пытался предотвратить серьезный раскол. Понимаешь, есть горстка раскольников, диссидентов — старая гвардия, которая настроена против любого пункта нашей программы. Так вот, они или подчинятся, или уйдут. Если они уйдут, нас это не слишком беспокоит; это всего два-три десятка человек. Но если мы позволим рабби продолжать, он может создать немалую оппозицию, и мы потеряем сотню с лишним. А это уже серьезно.
— То есть ваша стратегия заключается в том, чтобы заставить оппозицию замолчать?
— Что в этом плохого? Почему мы должны предоставлять оппозиции трибуну?
— Потому что у нас демократия. Так поступает и правительство.
Они спорили долго, большей частью громко; и к тому времени, когда Горфинкли — достаточно поздно — собрались, наконец, уезжать, ни один из них не убедил другого. Они попрощались с формальной вежливостью, точно так же, как после окончания любого из их предыдущих споров.
Через пять минут после их отъезда зазвонил телефон, и Харви Кантер взял трубку.
— Отделение полиции Барнардс-Кроссинга, говорит сержант Хэнкс. Я могу поговорить с мистером Бенджамином Горфинклем?
— Он только что уехал.
— Он поехал домой, сэр?
— Конечно, я думаю, да. А в чем дело?
— Мы свяжемся с ним там.
— Одну минуту. Я его свояк. Харви Кантер из «Таймс-Геральд». Произошел несчастный случай? Ограбили дом?
— Нет, мистер Кантер, ничего такого.
И сержант повесил трубку, оставив Кантера в тревожных размышлениях.
Глава XXXI
Сержант Хердер из Бостонского отделения полиции обладал бесконечным терпением, и был вынужден использовать это терпение до последней крупицы, общаясь с сидевшей перед ним оборванкой.
— Теперь послушай, Мадлен, давай посмотрим, можешь ли ты оказать нам небольшую помощь. Вспомни, что я тебе говорил: этот человек знает, что ты видела, как он уходил от Вилкокса, он может волноваться из-за этого и может попытаться принять решительные меры. Ты понимаешь?
Женщина, уставившись на него, как загипнотизированная, быстро закивала головой.
— Что ты понимаешь?
— Он может попытаться что-то сделать.
— Что?
Она покачала головой.
— Я не знаю.
Сержант Хердер встал и быстро прошел в конец комнаты. Он постоял там минуту, пристально глядя на стену. Потом медленно вернулся.