Глава XLVIII
Бен Горфинкль позвонил в первой половине дня, чтобы сказать, что придет домой на ленч.
— Я хочу поговорить со Стью. Он еще не ушел?
— Он еще в постели, Бен.
— В одиннадцать часов? Может хотя бы к полудню он снизойдет до разговора со мной?
— Вчера ты допоздна расспрашивал его про встречу.
— Я лег не раньше, и встал, тем не менее, вовремя.
— Он же еще ребенок, им нужно больше спать. Что-нибудь случилось?
— Просто я хочу поговорить с ним. Постарайся, чтобы он был дома, когда я приду.
Он заканчивал свой спартанский ленч, состоявший из сэндвича и кофе, когда, зевая и потягиваясь, появился Стью в пижаме и халате.
— Что случилось, папа?
— Если бы ты встал вовремя, ты мог бы услышать новости по радио. Арестовали того парня, Дженкинса.
— Ого! И что?
— Я говорил с одним из наших заводских адвокатов. Он считает, что с нашей стороны было ошибкой позволить Лэнигану допрашивать вас без присутствия адвоката.
— Естественно, он же адвокат. Что он еще сказал?
Старший Горфинкль отметил в уме проницательность сына.
— Во всяком случае, он согласен со мной, что твое положение отличается от других, и если ты правильно разыграешь карты, ты вообще не будешь замешан. — Заметив, что сын собирается возразить, он решительно продолжил. — Нет, послушай меня, хорошо? Есть только три вещи, три препятствия, которые нам надо преодолеть. Прежде всего, вопрос проведения пикника на Тарлоу-Пойнт. Если это частный пляж, то вы нарушили владение. Насколько я могу понять, ты не имел никакого отношения к решению устроить там пикник, но, с другой стороны, ты вел машину. Далее, насколько я понимаю, даже городской совет не уверен, частный это пляж или нет. По моему мнению, для тебя совершенно безопасно признать, что ты знал, что вы идете на Пойнт. Просто ты думал, что пляж общественный, потому что там и раньше проводили пикники.
— Да, конечно…
— Послушай, пожалуйста! Хорошо. Ты уехал перед грозой и не имел никакого отношения к взлому Хиллсон-Хаус. Правильно? И когда ты вернулся — я имею в виду, в первый раз, — ты не входил, так ведь?
Стью покачал головой, не понимая, к чему отец клонит.
— Ты услышал их голоса внутри, и когда ты крикнул, что вернулся, они открыли дверь. Правильно?
— Я еще и стучал…
— Но ты услышал их внутри. Именно поэтому ты стучал. Чтобы дать им знать, что ты вернулся. А сам ты не входил. Правильно, не входил?
— Да, они сами вышли.
— Хорошо. Пока ты вне подозрений. Ты был точно в таком положении, как водитель автобуса или шофер такси, который отвозит компанию людей на вечеринку и потом возвращается за ними. Теперь, когда вы вернулись, чтобы забрать этого мальчика, Муза, — вот тут ты сделал ошибку, потому что у тебя не было никакого права входить в этот дом. Одна вещь, конечно, говорит в твою пользу — дверь была открыта, так что это не взлом и не вторжение. И все это время ты думал, что там, в доме, лежит твой больной друг — возможно, серьезно больной…
— Ты имеешь в виду Муза? Он вовсе не был мне другом.
— Он твой одноклассник? Ты никогда не дрался с ним? Значит так: он был твоим другом. И он был болен…
— Он был пьян.
— Ты этого не знал. Ты знал только, что тебе сказали, будто он потерял сознание. Вроде как упал в обморок. Ты был на машине, и, естественно, не раздумывая решил помочь ему. — Он пристально посмотрел на сына, словно провоцируя его возразить против такого объяснения. Но Стью молчал, и он продолжил, наклонившись вперед:
— Пожалуйста, это важно, и я хочу, чтобы ты обратил на это особое внимание. Когда ты увидел Муза, ты понятия не имел, что с ним. Ты не врач. Все, что ты знаешь, — он лежал без движения. Ты собирался быстро уйти оттуда за помощью, позвонить в полицию или врачу. Тебе и в голову не приходило, что он мог быть убит. Ты знаешь только, что он выглядел неестественно…
— Но это выглядело, как убийство, потому что кто-то ведь натянул ему этот пластик на голову.
— Ты же не видел, как они завернули его вначале?
— Да, но…
— Послушай, я пытаюсь тебе объяснить, что ты ни в чем не замешан. Ты не выбирал место; ты не забирался в дом; ты вернулся забрать Муза только потому, что он был болен, а у тебя была машина; и, наконец, когда ты увидел, что он очень болен, твоей единственной мыслью было оказать ему помощь.
— Но Диди и Билл сказали…
— Ты вряд ли запомнил, что они говорили. Ты только помнишь, что был какой-то разговор про Муза и про то, как они положили его на кровать. А деталей ты просто не помнишь. Тебя там не было; ты ничего не видел и ничего не знаешь.