Над станцией Оболь
Рассвет 23 июня 1944 года едва занимался над белорусской землей. В небе еще мерцали яркие звезды, а на аэродроме уже никто не спал. Мы, рядовые воздушные солдаты, тогда еще не знали, что предстоящее грандиозное наступление в Белоруссии было названо Ставкой операцией "Багратион".
Всех подняли в два часа. Не спали в эту ночь не только на нашем аэродроме. Советские войска готовились к решительному наступлению. А я, как назло, еще не был допущен к полетам. Проснулся в землянке поздно. Услышал нарастающий гул самолетов: это ребята возвращаются с задания. Возвращаются оттуда, где огонь, оглушительные взрывы, смерть.
А здесь солнечно, тепло, тихо, как в мирные мальчишеские годы. Но на душе неспокойно: все ли ребята прилетели?
На задание мы летали или четверками, или шестерками. Поэтому, когда возвращалось четное количество самолетов, то вероятнее всего, что возвращались без потерь. Правда, бывало и так, что в боях теряли по два и даже по четыре самолета. Но на этот раз, кажется, было все в порядке: шестерка "илов" ровным строем подходила к аэродрому. Вот один за другим стали отваливать от строя, заходя поочередно на посадку. Последним сел Костя Шуравин.
Разгоряченный, он вылез из кабины и стал рассказывать о впечатлениях боя.
- Ты себе не представляешь, Ленька, что творится,- горячился Костя.- Все деревушки и населенные пункты в огне. Над всей линией фронта висит прямо-таки дымовая завеса от пожаров. Оккупанты драпают. Сейчас нанесли удар по автоколонне. Машины чуть не сплошной лентой километров на десять растянулись! И мы как начали с головы колонны, так до хвоста прочесали. Скоро еще, наверное, полетим! Надо успеть позавтракать. Пошли вместе в столовку.
- Я не летал, не заработал еще.
- Ничего, за будущее зачтется...
Остальных ребят мы встретили в столовой.
Прилетела и четверка, которую водил Федя Садчиков. Все ребята были возбуждены и веселы. У каждого из них была какая-то скрытая, внутренняя гордость от сознания причастности к великой битве.
Непрерывно улетали и прилетали группы из других эскадрилий. На аэродроме шла напряженная работа. Такого мы еще не видели за все время пребывания на фронте.
Вскоре после завтрака капитан Попов опять повел шестерку "илов" на боевое задание.
Вслед за ними улетела и четверка Садчикова. Из летчиков нашей эскадрильи на земле остался один я. Мой замаскированный самолет, как журавль, отставший от своей стаи, одиноко стоял на опустевшей стоянке, устремив вверх свой красный кок - обтекатель винта.
Механики, мотористы, оружейники кучками сидели, курили, отдыхая, пока самолеты были в полете. Как только они вернутся, им снова придется вкалывать, готовить их к полету: заправлять горючим и маслом, проверять и устранять дефекты, подвешивать бомбы и эрэсы, пополнять боекомплект пушек и пулеметов. В общем, работы им сегодня - непочатый край. Они, как и летный состав, в приподнятом настроении: ведь все, что было и еще будет сделано их руками, помогает громить проклятых фашистов. Над аэродромом загудели пришедшие с задания самолеты. Один за другим сели все шесть "илов". Ожила стоянка. Техники встречали свои самолеты и тут же начинали готовить их к следующему вылету. Летчики и стрелки возбужденно делились своими впечатлениями с механиками и оружейниками. Все они были объединены общим делом. Один я был им сейчас не нужен и не интересен. Я как бы выпал из общей жизни. Мне стало до того не по себе, что стеснялся подойти к своим товарищам, чтобы расспросить, как прошел боевой вылет, и только издали ловил обрывки их рассказов.
После обеда, когда поступил приказ готовиться к третьему боевому вылету, я не выдержал и подошел к комэску Попову.
- Товарищ капитан, разрешите мне слетать с вами хоть один разок?
- Тебе же медицина запретила, вот и иди отдыхай, набирайся сил. А сейчас лететь есть кому.
- Прошу вас, товарищ капитан,- не отступал я.- Все летают, а я, как прокаженный, один сижу здесь. Мне даже перед ребятами неудобно...
Он пристально посмотрел на меня.
- А сможешь? - спросил комэск, видимо, поняв мое внутреннее состояние.
- Конечно, смогу! Если бы не смог, не просил бы. Только один вылет, товарищ капитан...
- А если тебе в полете плохо станет, ты же погубишь не только себя, но и стрелка и машину? Об этом подумал?
- Товарищ капитан, я чувствую себя нормально. И голова совсем не кружится. Все будет хорошо!
Он еще раз посмотрел на меня, как бы стараясь оценить мое самочувствие и понять, не расходятся ли мои слова с действительным моим состоянием, а потом решился:
- Ну ладно, скажи, чтобы готовили твою машину к полету. Пойдешь со мной в паре.
- Спасибо, товарищ капитан! - я было сорвался о места, но он остановил меня.
- Возьми планшет и приходи на КП, сейчас будем получать задание.
Сразу мое пребывание на аэродроме приобрело смысл. Все вокруг меня как бы ожило, вновь приобрело свое значение. Когда я сообщил механику Веденееву, что полечу на задание, вокруг нашего самолета сразу же закипела работа. Весь экипаж, как бы проснувшись от спячки, ринулся в бой.
Сделав необходимые распоряжения и взяв планшет, я отправился на КП. Меня догнал оружейник.
- Товарищ младший лейтенант, будем снимать бомбы или пусть висят?
- Как снимать? Зачем? - не понял я.
- На самолете висят четыре стокилограммовые бомбы, которые мы подвесили еще до вашей болезни. Помните, вы тогда собирались лететь на железнодорожную станцию, а погода была плохая, поэтому и взрыватели я тогда поставил с замедлением в двадцать две секунды. Вылет тогда отменили. Ну вот, а на следующий день вас увезли в лазарет. Так с тех пор эти "сотки" и висят.
- Значит, все это время никто не летал на моем самолете?
- Никто. Сейчас самолетов хватает - летчиков недостает. Так что, снимать "сотки" или нет?
- А для чего их снимать?
- Да старший техник велел мелкие бомбы в бомболюки загружать. Наверное, опять на штурмовку автоколонны пойдете. Я боюсь, что мы не успеем. Пока взрыватели вывернем да бомбы снимем, пока загрузим четыре люка... А вдруг вылет минут через пятнадцать-двадцать?
- Ладно, оставь все как есть. Для разнообразия: у ребят мелочь, а у меня "сотки" - тоже неплохо. Не только автомашины, но и дорогу можно повредить изрядно, чтобы далеко не удирали.
- Есть, товарищ младший лейтенант! - отчеканил оружейник и, удовлетворенный, побежал к самолету.
На КП сам начальник штаба полка помогал нам нанести на свои карты новую, только что полученную линию фронта. Наши войска продвинулись с утра на десять - пятнадцать, а местами до двадцати километров! Были освобождены от фашистов десятки населенных пунктов. После нескольких месяцев стабильного фронта это было необычно и радостно. Значит, и наша работа с воздуха помогала наземным войскам продвигаться вперед! Это рождало желание еще лучше, еще эффективнее громить врага.
Фашисты отступали, стараясь вывести свои войска из-под угрозы окружения и разгрома. Дороги от Витебска на Бешенковичи были забиты техникой врага. Перед 335-й дивизией стояла задача - не дать противнику возможности ускользнуть, выйти из котла. Естественно, что и наша шестерка получила задание штурмовать отступающие вражеские колонны. Минут через двадцать мы были уже в воздухе. Шесть "яков" прикрытия с соседнего аэродрома догнали нас, и мы пошли на задание. Облачность в 6 - 7 баллов пеленой висела на высоте 700 - 800 метров. Капитан Попов решил идти на 50 - 100 метров ниже кромки облаков. Одна пара истребителей держалась недалеко от нас в стороне, а четверка "яков" ушла на высоту за облака. Это было правильное решение, ибо вражеские истребители могли незаметно подкрасться за облаками, а потом неожиданно свалиться на нас, в чем им могли помочь их наземные станции наведения.
Вести самолеты за линию фронта на высоте 650 - 700 метров дело не очень приятное и рискованное, так как противник видит тебя издалека, а эффективность зениток, особенно эрликонов, на такой высоте наибольшая. Уж лучше в таком случае идти на бреющем полете. Тут хоть помогает тебе элемент неожиданности. Но комэск принял иное решение, и вот шестерка наших "илов" в правом пеленге приближается к линии фронта.