Мы все выскочили на поле и с ужасом наблюдали за всей этой картиной, не в силах чем-либо помочь Константину.
С высоты пятнадцати метров самолет стремительно падал на землю. Вот он опять коснулся колесами грунта, и мы увидели, что одна нога подломилась! Но, на счастье, самолет не скапотировал, а стал, как циркуль, описывать окружность на правой консоли. Вдруг из его пушек и пулеметов вырвались огненные трассы и веером понеслись по аэродрому. Видимо, замкнула система электроспуска оружия. Это была страшная картина. Мы, как подкошенные, попадали на землю, а над аэродромом гремели раскаты пулеметно-пушечной канонады. Но вот все смолкло. Мы подняли головы. Самолет неподвижно стоял посреди аэродрома, уткнувшись носом и крылом в землю, высоко задрав хвост в небо. Первым бросился к самолету Володя Сухачев. Мы за ним. Нас обогнала санитарная машина. Когда мы оказалась возле "ила", врач уже усаживал Костю в машину, а тот, виновато улыбаясь и стирая рукой кровь со лба, все повторял:
- Да не надо, товарищ военврач, меня никуда везти, царапина-то пустяковая. И так все пройдет. Йодом бы смазали, да и все...
Но капитан медслужбы, не слушая его, захлопнул дверцу, и машина уехала. Часа через два Костя пешком пришел в расположение нашей эскадрильи с забинтованной головой, сбежав из лазарета. К этому времени уже выяснилось, что огнем Костиных пушек были повреждены два истребителя из соседнего полка, стоянка которого была на небольшой возвышенности. Костя, узнав это, пришел в отчаяние. Хотя повреждения были небольшие и в тот же день оба самолета были введены в строй, понять состояние Кости было не трудно.
Командование полка объявило Шуравину пятнадцатисуточный домашний арест. Практически это выразилось в том, что через день, когда отремонтировали его самолет, он уже летал с нами на задания по три, иногда четыре раза в день, а вечером не шел с ребятами в клуб, а, все еще сознавая свою провинность, сидел в общежитии. Через неделю все уже забыли о Костином аресте, а он продолжал строго отбывать свое наказание до конца.
Однажды, когда мы вернулись с очередного боевого задания, на стоянку эскадрильи пришел парторг полка Тананко и, отозвав нас с Костей в сторону, заговорил о том, что нам пора подавать заявления о приеме в кандидаты ВКП(б), что воюем мы оба примерно, и комсомол со своей стороны будет нас рекомендовать как отличившихся в боях.
- Особенно я отличился! - съязвил в свой адрес Костя.
- Но это же несчастный случай, и все это прекрасно понимают, Шуравин. Хорошо, что так еще обошлось,- успокоил Костю парторг. - А воюешь ты отлично. Могу сообщить по секрету: пришел приказ о награждении тебя орденом Красного Знамени. На днях командир дивизии будет вручать награды. А пока я предварительно поздравляю тебя и желаю дальнейших боевых успехов! - Тананко протянул Шуравину руку.
Костя, краснея от смущения, неловко пожал руку парторга.
- Давай пиши заявление.- Капитан вытащил из полевой сумки чистый лист бумаги, ручку, пузырек с чернилами и протянул все это Косте. Тот даже растерялся от такого поворота событий.
Глядя на лист бумаги, на пузырек с воткнутой в него ручкой, оказавшиеся в его руках, Костя несмело произнес:
- Может быть, все-таки лучше подождать? А то уж очень неловко мне... не достоин я сейчас, товарищ капитан.
- Мы тебя и рекомендуем потому, что совесть в тебе есть. Видим, как ты переживаешь свою ошибку. Ну, а пока будешь в кандидатах несколько месяцев, докажешь, что достоин быть членом нашей партии. Пиши, Шуравин, не стесняйся.
- Спасибо за доверие, товарищ капитан. Делом постараюсь его оправдать.Костя протянул мне пузырек, положил на крыло своего "ила" чистый лист бумаги и задумался...
- Ну, а ты, Ладыгин, чего пригорюнился? - сказал парторг, повернувшись ко мне.- На вот и тебе лист, пиши свое заявление.
- Да мне еще, наверное, рано, товарищ капитан? Мне, наверное, еще в комсомоле надо быть?
- В комсомоле ты уже пять лет, стаж приличный. Насчет возраста ты не сомневайся: у нас в партию принимают с восемнадцати. Воюешь ты хорошо, а это главное. Мы думаем, что ты оправдаешь наше доверие. Да и отец твой будет только рад за тебя, ведь он у тебя политработник. На каком он сейчас фронте?
- На Втором Украинском.
- Ну вот, оба вы - отец и сын - воюете и теперь будете оба в нашей партии. Приятно ведь ему будет? Правда?
- Конечно, товарищ капитан.
Костя закончил писать и протянул мне ручку. Я расправил лист и, уже не сомневаясь, написал свое заявление.
На первом же собрании нас обоих единогласно приняли кандидатами в члены ВКП(б).
Поединки с "фоккерами"
Наши войска продолжали успешно громить немецко-фашистских захватчиков, и с каждым днем линия фронта все дальше и дальше отодвигалась от нашего нового аэродрома. По это обстоятельство нас нисколько не огорчало. Значит, наши наземные войска успешно продвигаются!
Враг ожесточенно сопротивлялся, цепляясь за каждый рубеж. Он был еще очень силен и коварен. Вся Европа пока работала на гитлеровцев. И они еще топтали и оскверняли нашу землю.
Наш полк с полным напряжением сил сражался. Летчики летали по нескольку раз в день. Бывали случаи, когда мы на всю эскадрилью едва могли набрать одну шестерку. Но потом к нам прибывали новые самолеты и новые летчики.
Пытаясь во что бы то ни стало остановить стремительное наступление наших войск, гитлеровцы бросали в бой все новые и новые значительные силы, в том числе большое количество танков и самолетов. Наши штурмовики с раннего утра до темноты наносили мощные удары по врагу, уничтожая его танки, артиллерию, живую силу и самолеты противника даже в воздушных боях. Так две четверки, ведомые В. Сологубом и Н. Платоновым, получив задание штурмовать вражеские танки, еще до подхода к линии фронта заметили впереди и чуть правее от себя группу фашистских пикирующих бомбардировщиков Ю-87 под прикрытием "Фокке-Вульфов-190", которые шли на бомбежку наших наземных войск. Ведущий Сологуб решил атаковать врага, не дать ему возможности бомбить наши войска. Приказав истребителям, прикрывавшим штурмовиков, отсечь "фоккеров" от пикировщиков, Сологуб повернул свою группу в сторону противника. Платонов со своей четверкой последовал за ним. Все "илы", выстроившись по фронту, перешли в набор высоты. Часть наших "Лавочкиных" завязала уже воздушный бой с ФВ-190. Когда штурмовики вышли на одну высоту с "юнкерсами", расстояние между ними было уже менее двух километров. Девять Ю-87 шли в плотном строю. Расстояние быстро сокращалось. Когда до бомбардировщиков осталось не более пятисот метров, Сологуб приказал: "Огонь!" Восьмерка одновременно ударила из тридцати двух стволов пушек и пулеметов. Огненный смерч рванулся к вражеским бомбардировщикам. Сразу один Ю-87, летевший в середине, накренился и задымил. Фашисты начали нервничать. Строй их распался. "Юнкерсы", лишенные поддержки своих истребителей, беспорядочно отстреливались. А наши штурмовики продолжали сближение, ведя мощный огонь. Загорелись еще два Ю-87. Строй гитлеровцев окончательно распался. Побросав бомбы куда попало, враг повернул вспять. Наши истребители прикрытия тем временем сбили трех "фоккеров" и подожгли один бомбардировщик. Таким образом, не дав фашистам бомбить наши войска, уничтожив семь самолетов врага, наша группа штурмовиков и истребителей, не имея потерь, перестроившись, взяла курс к основной цели - скоплению танков противника. Выйдя в заданный район, штурмовики обнаружили колонну танков и ударили по ним. Сделав три захода, группа уничтожила не менее семи немецких танков. Так день за днем шли наши боевые будни.