Зарулив на стоянку, я выключил мотор, забрал все документы и побежал на КП. Возле одного из самолетов заметил командира дивизии. Мне захотелось тут же поделиться с ним своей радостью. Не в силах скрыть своего торжества, я выпалил:
- Товарищ генерал! Медкомиссия разрешила мне летать на "илах"!
В тот же день я переселился к своим друзьям в эскадрилью. А через день полетел с ними на боевое задание.
Вернувшись из очередного полета, спрыгнув с плоскости, я стал отстегивать парашют и тут заметил, что по нашей стоянке идет генерал. Увидев меня, он подошел и протянул мне руку.
- Здравствуй, Ладыгин, как дела?
- Хорошо, товарищ генерал. Сегодня уже второй боевой вылет сделал,похвастался я.
Повернувшись к механику, генерал приказал:
- Сержант, позовите командира эскадрильи.
Механик убежал, а генерал стоял, отвернувшись от меня, и смотрел в небо, наблюдая, как собирается взлетевшая группа. А я все гадал: зачем он послал за комэском. Может, объявить мне выговор за то, что я летал на медкомиссию без спроса и посадил самолет на поляне вместо посадочной площадки? Так об этом никто не знает, кроме начальника госпиталя. Благодарность же объявлять мне пока еще не за что...
В это время подбежал комэск и доложил:
- Товарищ генерал, капитан Садчиков по вашему приказанию прибыл.
- Вот что, Садчиков,- не глядя на меня сказал генерал,- больше одного боевого вылета в день Ладыгину не давать! Он же всех врачей обманул!
- Ясно, товарищ генерал,- озадаченно посмотрев на меня, ответил Федор.
В небе над Восточной Пруссией
Дня четыре я делал только по одному вылету. А потом все вошло в свою норму, опять летал по три, а то и по четыре раза в день.
Поскольку Балтийское море было рядом и приходилось летать над его просторами, нам выдали резиновые надувные спасательные пояса. Мы надевали их под парашют, прилаживая надувную трубку так, чтобы можно было в случае чего быстро надуть пояс. Несколько вылетов мне в составе группы довелось сделать на косу Фриш-Гаф, где было большое скопление живой силы и техники противника.
Однажды нас вызвали на КП и командир полка объявил, что получен приказ тремя шестерками совершить налет на военно-морскую базу Пиллау. От каждой эскадрильи полетят по шесть самолетов. Все три шестерки пойдут отдельно, но в пределах видимости. Поскольку военно-морская база имеет мощную систему ПВО, которую будут поддерживать своим огнем и корабли, стоящие в гавани, опасность дневного налета была очень велика, поэтому каждой группе предстояло, сделав по одному заходу, выпустить эрэсы, сбросить бомбы на корабли и портовые сооружения и уйти на свою территорию.
Для этой операции под плоскости одним самолетам подвесили по две крупные бомбы, а другие загрузили ПТАБами - противотанковыми бомбами - вперемешку с зажигательными капсулами КС.
Когда все было готово, три шестерки поднялись одна за другой в воздух и взяли курс на Пиллау. Двадцать истребителей прикрывали всю группу. Наша шестерка шла последней, и это было не очень приятно, так как в случае нападения "фоккеров" больше всего достанется нам.
Поскольку город Пиллау расположен на юго-западной оконечности Земландского полуострова, а он находился в руках врага, нам пришлось идти через весь полуостров почти под непрерывным огнем вражеских зениток. Правда, огонь их был не столь уж плотным: немцам пришлось рассредоточить огонь по трем нашим группам. Когда же мы на высоте двух с половиной тысяч метров подошли к военно-морской базе Пиллау, то всем трем шестеркам досталось сполна. Стена разрывов и трасс опоясала каждую шестерку.
Маневрируя, я успел заметить, что из впереди идущих групп, оставляя траурные черные шлейфы, беспорядочно кувыркаясь, падали два "ила". Вдруг на месте заднего самолета второй группы возникла ослепительная вспышка, и в разные стороны полетели бесформенные обломки. Наверное, вражеский снаряд попал в бомбу, и она, взорвавшись, разнесла весь самолет на куски... Такого мне еще не доводилось видеть. Но предаваться переживаниям было некогда. Не обращая внимания на жесточайший огонь, мы шли к цели. Первая группа нырнула вниз, перейдя в атаку. Вот и вторая начала пикировать. Сейчас настанет наш черед, а вокруг рвутся тысячи снарядов. Даже не знаешь, как маневрировать: кругом разрывы. С разворотом самолет Федора вошел в пике. Через несколько секунд, заложив самолет в левый разворот, начал пикировать и я. В заливе, недалеко от берега, стояло несколько кораблей. С их палуб к нашим самолетам щупальцами тянулись красные ленты трасс. Поймав в перекрестие корабль, с высоты кажущийся игрушечным, я нажал на гашетки, прекрасно понимая, что огнем своих пушек и пулеметов я не могу причинить ему сколько-нибудь ощутимых повреждений. Но ведь его команда ведет огонь по нашим самолетам и им никто не мешает расстреливать нас! Для противника же мои пули и снаряды были неплохим угощением. Выпустив по кораблю четыре эрэса и нажав несколько раз на кнопку бомбосбрасывателя, я начал резко кидать самолет из сторону в сторону: кругом бушевал ураган вражеского огня...
Обратно мы летели через залив. Наконец, огненный смерч остался позади. Когда все пристроились к Садчикову, то выяснилось, что одного самолета из нашей группы нет. Как его сбили, я не видел. Осмотрев свою машину, обнаружил на первой плоскости небольшую рваную пробоину. Больше никаких повреждений видно не было.
Когда мы появились над аэродромом, вторая группа уже заходила на посадку. Подождав, когда она сядет, начали заходить на посадку и мы. Вот самолет Федора Садчикова уже бежит по посадочной полосе. Захожу и я. Выпустив шасси и щитки, подтягиваю. Пора выравнивать. Убираю газ. Самолет плавно подходит к земле. Выдерживаю, и колеса мягко касаются бетонки. Вдруг самолет повело вправо. Даю левую ногу - не помогает. Тормоз левому колесу - тоже не помогает. Самолет, задирая хвост, резко разворачивается вправо и соскакивает с бетонки. Попав на мягкий грунт, машина чуть не клюнула носом. Меня бросило к приборной доске. Продолжая тормозить левым колесом, я дотянулся до зажигания и выключил его, чтобы, в случае если самолет перевернется, он не загорелся. А машина все продолжала вращаться вокруг правого шасси. Наконец, остановилась. Открыв фонарь и отстегнув привязные ремни, я спрыгнул на землю. В задней кабине сидел мой новый стрелок Саша. У него побледнели даже веснушки на круглом лице и курносом носу.
- Ты, случаем, не ушибся? - спросил я.
Молча помотав головой, не вставая с сиденья, он стянул шлемофон. Совсем недавно он прибыл в наш полк и только вчера его определили в мой экипаж. Этот вылет для младшего сержанта был всего вторым.
- Вылезай, Сашок, приехали! - крикнул я ему и нырнул под плоскость.
Самолет стоял, накренившись вправо. Покрышка на колесе болталась бесформенной массой. С одной стороны на ней была рваная дыра - осколок вражеского снаряда попал в колесо, поэтому и получился этот "кардебалет". Хорошо, что шасси оказалось настолько прочным, что даже левая нога не подломилась, а то неизвестно, чем бы все это кончилось.
В первых числах апреля началось наступление наших войск на Кенигсберг. Дивизия работала с предельной нагрузкой, летая не только на город и его предместья, но штурмуя сначала подходящие резервы, а потом отступающего врага.
Как-то вылетели мы штурмовать автоколонну. Заходим, начинаем атаку. Вражеские зенитки ведут интенсивный огонь. Смотрю, от одной автомашины тянутся строчки трасс. Довернув самолет, я поймал в перекрестие машину с эрликоновской зенитной установкой, с крыльев моего "ила" сорвались четыре огненных струи, уносясь к машине на дороге. В это мгновение вражеские зенитчики открыли огонь из своих пушек по моему самолету.