Вот самолет набрал высоту, подошел к отсчетной точке и убрал газ. И тут же от него отделилась черная точка. Она сначала по кривой, а затем отвесно понеслась вниз. Все непроизвольно стали отсчитывать секунды: три, четыре, пять, шесть... И вот над черной точкой взвился белый купол парашюта. Вздох облегчения вырвался у каждого из нас.
И просится сердце в полет...
В июле сорок третьего недалеко от Москвы формировался штурмовой авиационный полк - ШАП. Из нашей учебно-тренировочной авиационной эскадрильи, или сокращенно УТАЭ, в этот полк направили пятнадцать молодых летчиков. В их числе оказались Володя Сухачев и Федор Садчиков. В августе полк направился на фронт в район Смоленска. Под Духовщиной Сухачева подбили (несколько эрликоновских снарядов попало в самолет), но он все-таки сумел перетянуть машину на свою территорию и плюхнуть ее на "живот" в районе передовой. При этом он разбил себе лицо о приборную доску. Когда к упавшему самолету подбежали наши солдаты и помогли Сухачеву выбраться из кабины, то оказалось, что его стрелок был убит.
Вообще, под Духовщиной 211-я дивизия понесла большие потери не только в технике, но и в летном составе. И вот наша группа из 24 человек прибыла на пополнение. Так мы и встретились: Володя, Федор и я.
Как это здорово, когда ты приезжаешь на фронт к своим друзьям. Все равно, что в родную семью!
Правда, тут же выяснилось, что я попал не в их 826-й полк, а в 639-й. Но землянки, в которых мы жили, были рядом, на берегу Западной Двины. Завтракали, обедали и ужинали мы в одной летной столовой, в кино ходили тоже вместе в одну землянку, которая заменяла нам клуб.
Когда мы в первый день встретились за обедом в летной столовой, я с радостью увидел на гимнастерках Сухачева и Садчикова по новенькому ордену Красного Знамени, и Федя был уже не сержантом, а тоже младшим лейтенантом.
В полку и в эскадрилье нас с Костей приняли приветливо. А мы, в знак благодарности новым боевым друзьям, стремились как можно скорее сесть за штурвалы боевых самолетов. Но зимой 1943/44 года сколько-нибудь крупных операций на нашем фронте не было. Боевых вылетов было мало, и нам, молодым летчикам, поначалу участвовать в них доводилось очень редко.
"Старики" улетали на боевые задания, а мы с нетерпением ждали их возвращения. Когда возвращались все, мы искренне радовались вместе со всеми. Когда же из улетевшей шестерки приземлялись пять или даже четыре экипажа, мы горевали вместе со всем полком и жадно ловили каждое слово из рассказов вернувшихся участников боя.
Наши первые боевые вылеты были отсрочены еще и потому, что пришел приказ о разделении 211-й ШАД на две дивизии. Три полка оставались в 211-й дивизии, а три передавались во вновь организуемую, 335-ю. Наш 639-й полк и 826-й попали в их число.
Но высокому начальству, в конечном итоге, было виднее. Оно готовило мощные резервы для решительных наступательных действий. Ведь враг еще был так силен..
Через несколько дней оставшиеся из опытных летчики вместе с техниками и механиками поехали в Куйбышев за новыми машинами, чтобы перегнать их к нам.
"Старички" уехали, а мы, молодые летчики, под руководством одного из опытнейших командиров эскадрильи начали тренировочные полеты с нашего аэродрома.
После нескольких провозных на учебном "иле" все молодые пилоты начали нормально взлетать и приземляться на очень узкую взлетно-посадочную полосу лесного аэродрома, поначалу казавшейся нам абсолютно непригодной для производства полетов.
Вскоре произошло и наше знакомство с новым командиром дивизии полковником Александровым.
Как-то во время тренировочных полетов на аэродроме приземлился У-2. Самолет подрулил к стоянке и остановился недалеко от нас. Пилот в кожаной куртке, шлемофоне и унтах спрыгнул с плоскости и направился к нам. Ладно скроенная фигура, выше среднего роста. Волевое, по-мужски красивое лицо. По походке и манере держаться сразу было видно, что это начальник.
Командир эскадрильи, проводивший с нами занятия, подал команду "смирно", побежал ему навстречу и докладывая, назвал его командиром дивизии. Так вот он какой, наш новый комдив!
Полковник, не дослушав доклад комэска, отдал команду "вольно" и подошел к нам.
- Ну как, молодежь, осваиваете новый аэродром?
- Так точно, товарищ полковник, вроде получается неплохо, - ответил за всех Костя.
- Это, конечно, не полевой аэродром. Вот южнее, в степях, там с аэродромами раздолье. А у нас тут леса да болота. На нашем направлении других аэродромов и не будет. Тут и взлетать надо, как по струнке, и расчет на посадку должен быть идеальный.
Полковник с интересом разглядывал нас, как бы стараясь проникнуть в нашу суть. Ведь с нами ему приходилось создавать, строить новую боевую дивизию. От нас, от вашего умения и выдержки зависело, какое это будет соединение.
- Сейчас мы заканчиваем оборудование полигона, на днях начнем тренироваться в стрельбе и бомбометании. А сейчас я хочу посмотреть, как вы летаете. Капитан, - обратился полковник к комэску, - сами решите, кто полетит со мной первым, - и направился к учебному самолету УИЛу.
Капитан оглядел нас, выбирая. Он не один раз летал с каждым и сейчас взвешивал все "за" и "против", чтобы не ударить перед комдивом лицом в грязь.
- Ладыгин, - вдруг сказал он. Я поднял на него глаза. - Полетишь с комдивом.
- Ну почему же я первый, товарищ капитан? Другие ведь не хуже летают.
- Давай, давай! Как следует подойди и доложи, - он лихо подмигнул мне и дружески улыбнулся. - Комдив уже ждет. Шуравин, помогите ему надеть парашют.
Костя живо поднял парашют и помог мне продеть руки в лямки, застегнуть карабины.
- Ну, Леонтий, ни пуха ни пера! - улыбнулся друг и подтолкнул меня к учебному "илу".
С парашютом-то не очень зашагаешь строевым. Переваливаясь, как утка, я подошел к задней кабине и, приложив руку к шлемофону, четко доложил:
- Товарищ полковник, младший лейтенант Ладыгин. Разрешите занять место в кабине?
- Так вот, Ладыгин, - сказал комдив, застегивая шлемофон, - сделаешь полет по кругу. Высота четыреста метров. Посадка у "Т" на три точки. Ясно?
- Так точно, товарищ полковник, ясно.
- Ну, раз ясно, выполняй. И как будто меня здесь нет. Договорились?
Я кивнул и полез в кабину. "Раз нет, тем лучше", - с облегчением подумал я.
Очутившись в кабине и начав подготовку к полету, я сразу же забыл обо всем, что сейчас не касалось предстоящего дела. Ведь полет требует тщательной подготовки, строгого всестороннего контроля. Как бы ты ни любил авиацию и какого бы мастерства ни достиг, всегда надо быть с самолетом на "вы", как со старшим и очень уважаемым другом.
Взлетел я нормально: самолет оторвал от земли не раньше и не позже, а на положенной скорости, и выдержал невысоко, и перевел в набор, четко зафиксировав угол. Мне и самому было приятно, что все так хорошо у нас с "илом" получается.
Прибрал обороты, слежу за скоростью и высотой. Скоро и первый разворот. Вдруг - что такое? Самолет словно повис на штурвале: тяну ручку на себя что есть сил, а он нос опускает. Ничего не понимаю. Ведь только сейчас все было нормально - и вот на тебе!..
Чтобы уменьшить нагрузку на ручку, быстро подкручиваю триммер на себя. Вскоре опять все становится на свои места - и режим набора, и давление на ручку управления нормальные.
Смотрю на высотомер. Прибор показывает 100 метров. Пора делать первый разворот. Даю немного ручку от себя и закладываю машину в разворот. Шарик, показывающий координацию разворота, - как влитой стоит в центре, стрелка скорости - ни с места. Все хорошо. Только успел вывести из разворота, самолет опять начал повисать на ручке. Глянул на триммер, а он крутится от себя. Тут понял я, в чем дело: это комдив из своей кабины крутит его. Сам сказал: "И как будто меня нет!" А теперь мешает! Зачем? Все же было хорошо... Схватил я рукоятку триммера и крутанул ее на себя. И самолет сразу стал набирать высоту. Я только чуть корректировал, чтобы скорость не падала. Ну вот уже и 400 метров, как сказал комдив. Перевел в горизонтальный полет и прибрал наддув. Не забываю и осматриваться: фронт рядом. Подкрадется какой-нибудь "мессер" и снимет, как мокрую курицу, если зазеваешься. Сделал я третий разворот, потом и четвертый. Выпустил щитки и взял триммер на посадку. Иду на моторе, подтягиваю. Вот уже скоро надо выравнивать. Убираю газ. И тут опять самолет повис на ручке - комдив дал триммер от себя. Не успел я добрать ручку и опустил самолет на колеса, но не дал ему "скозлить", тут же отжал ручку от себя. И самолет не на трех точках, как дал задание полковник, а на двух колесах побежал по укатанной полосе. Но вот он сам опустил хвост, и я начал тормозить.