- Ох, Воробьев! - вздохнул Егоров. - Уговорил ты меня все-таки, затронул ты в моей душе самую-самую струнку! - Сергей Алексеевич сел и посмотрел тепло на Воробьева. - А ты знаешь, что у меня под Сталинградом было временами по двенадцать-четырнадцать полков!? Во, братец! Не дивизия, а Военно-Воздушные Силы! Да, тяжело было под Сталинградом...
- Знаю, товарищ полковник...
- Ну, раз знаешь, то передай привет Чучеву, Валентику, Белому и Горшунову и давай быстрей улетай. Чтобы завтра после обеда я тебя здесь не видел. Боевых успехов тебе!
- Спасибо, товарищ полковник! - обрадованно воскликнул Воробьев и тут же выскочил из кабинета.
...Август 1944 года. Аэродром Чеховцы под Лидой.
Над посадочным "Т" пролетел на небольшой высоте самолет Пе-2. Лихо выполняя развороты, он зашел на посадку и отлично приземлился. В нем находились летчик Воробьев, штурман Мельниченко и стрелок-радист Агафонов.
Вскоре Николай Петрович Воробьев был в нашем полку назначен командиром звена.
...Солнечный ясный день 17 октября 1944 года. Третий день прорыва обороны гитлеровцев у ворот Восточной Пруссии.
Командир звена Воробьев со штурманом звена Александром Михайловым и стрелком-радистом Виктором Агафоновым летают в девятке Макеева.
В 16.30 эскадрилья поднялась с аэродрома третий раз в воздух. Боевая задача: нанести бомбардировочный удар с горизонтального полета по скоплению вражеских танков в районе Эйдкунен-Гумбинен.
В воздухе над линией фронта относительно спокойно. Появляющиеся парами, по-воровски "мессершмитты" и "фокке-вульфы" не делают атак по нашим Пе-2, идущим в плотном строю: "яки" и "лавочкины" создали в воздухе хороший щит прикрытия.
Вскоре девятка Макеева перелетела всю в огне и дыму линию фронта. Заходящее солнце, зависнув впереди группы, затрудняет летчикам и штурманам смотреть вперед - обнаружить вражеские танки. А тут еще ударили зенитки. Разрывы снарядов ложатся все ближе и ближе к нашим самолетам.
Но девятка Макеева уже на боевом курсе, и, значит, противозенитный маневр выполнять нельзя. Настала та минута, те шестьдесят секунд времени, когда не может быть отклонений от рассчитанных штурманом АЭ Михаилом Лашиным скорости, высоты и курса. А вражеские зенитки неистовствуют. Их огонь с каждым мигом становился все плотнее.
Один из крупнокалиберных снарядов разрывается под левым мотором самолета Воробьева. Сильно вправо и вверх бросает машину. Николай Петрович почувствовал, как чем-то очень больно рубануло по его левой руке и ноге. Разбита осколками приборная доска. Погнут ствол крупнокалиберного пулемета носовой установки. Лобовые плексигласовые стекла фонаря кабины пробиты в семи местах.
Невыносимо сильная боль пронизывает все тело Воробьева. Левая рука бесчувственно лежит на секторах газа.
- Держись, Коля! За нами ведомые самолеты! - громко говорит Михайлов, увидев, что Воробьев тяжело ранен. - Держи машину, Коля! Немного еще... Держись!..
- Держусь, Саша! И машину держу... - отвечает тихо Воробьев.
- Сбрасываю по цели бомбы!
- Хорошо, Саша...
- Виктор, тяжело ранен командир!
- Понял! Передаю об этом Макееву и ведомым!
Из раненой руки Воробьева сильно хлынула кровь. Лицо избито осколками лобовых плексигласовых стекол и стекол от приборов.
Когда самолет освободился от бомб, Воробьев, превозмогая боль, развернулся и со снижением высоты повел самолет к своей территории.
Михайлов, сознавая опасность положения, не теряя ни секунды времени, отстегнул ремень своего планшета и сильно стянул им у плеча руку Воробьева.
- Заходят на атаку "фоккеры"! - неожиданно услышали Воробьев и Михайлов тревожный голос Агафонова.
- Ух, сволочи! Еще их не хватает. Стреляйте, ребята... Я держусь... цедит сквозь зубы Воробьев.
- Виктор, хорошо прицеливайся! - кричит Михайлов.
Штурман и стрелок-радист ведут огонь по идущей на атаку сверху справа и сзади паре "фоккеров".
- Саша, где они? Куда мне отворачивать? Я ведь их не вижу... спрашивает Михайлова Воробьев.
- Разворачивайся, Коля, вправо!
Воробьев мгновенно бросает машину в правое скольжение. И тут же над кабиной проходит пушечная трасса. А сверху слева проскакивают вперед два "фоккера". Они уходят с набором высоты влево вперед и начинают выполнять крутой правый разворот для захода на новую атаку.
Михайлов отрывается на время от своего пулемета, наклоняется к Воробьеву и вытирает рукой с его лица кровь.
- Молодец, Коля! Держись! Отобьемся! - подбадривает он Воробьева.
- К пулемету, Саша, к пулемету. Вон уже "фоккеры" развернулись и опять идут на нас... - еле слышно говорит ему Воробьев и часто моргает, чтобы лучше видеть приближающихся врагов.
"Фоккеры" все ближе и ближе.
Вот уже дистанция шестьсот метров.
Четыреста...
Триста...
Сейчас будет дан залп!
Воробьев резко отдает от себя штурвал, резко давит ногой на правую педаль. Яркая вспышка! Но трасса огня снова проходит над кабиной. И тут же вверху проскакивают "фоккеры". Михайлов с "Березины", а Агафонов со "ШКАСа" дают им вдогонку по длинной очереди.
- Держись, Николай! - кричит Михайлов.
- Держусь, держусь... - со стоном отвечает Воробьев.
- Братцы, ура! "Фоккеров" "яки" зажимают! - раздается радостный крик Агафонова.
- Вот это вовремя. Бейте их, братья-истребители! - кричит Михайлов.
И уже вдали и выше завертелась карусель воздушного боя. Преимущество было на стороне наших истребителей. И вскоре оба "фоккера" начали удирать в направлении своей территории.
Когда бой закончился, два "яка" подошли к Пе-2 Воробьева и стали рядом.
- Ну, как, Николай, долетим домой? - наклонился к Воробьеву Михайлов.
- Долечу. Надо, Саша, долететь...
...Под самолетом литовская земля. Пройдены аэродромы штурмовиков и истребителей.
У Воробьева вновь начала кровоточить рана перебитой руки. Михайлов вторично туго перетянул ее ремнем От планшета.
Из пробоин лобовых стекол по лицу Воробьева хлещут упругие струи воздуха. Они мешают смотреть, но и помогают - обдувают обескровленное лицо.
- Может, в Каунасе сядем? - понимая, как тяжело вести самолет Воробьеву, спрашивает Михайлов.
- Нет, Саша. Будем садиться на своем аэродроме.
Чувствую себя на пять с плюсом, - пробует шутить Воробьев, чтобы успокоить штурмана.
Еще он пробует подвигать рукой. Плечо работает, но рука все также лежит на панели неподвижкой.
Наконец впереди показался родной аэродром.
- Витя... Предупреди... Садиться буду с ходу... - говорит Воробьев Агафонову слабым голосом.
- Командир с КП Мальцев спрашивает: "Что в экипаже случилось?"
- Передай, что я тяжело ранен. Все остальное - нормально...
- Передаю, командир! Саша, помогай ему при посадке, ведь ты же до войны закончил аэроклуб, - говорит Агафонов, беспокоясь за самое ответственное приземление самолета.
- Ладно, не беспокойся.
...Высота восемьсот метров. Впереди, на удалении семи километров, аэродром.
Воробьев повернул голову вправо и посмотрел на рукоятку шасси: Михайлов поставил ее в положение "Выпущено". Вышли шасси. Вследствие этого у самолета создался небольшой пикирующий момент на управлении, и Воробьев зажал коленями штурвал. Затем он дал Михайлову правый рог штурвала, а сам с трудом дотянулся правой рукой до расположенных слева сзади на панели управления штурвальчиков и, вращая их вперед, облегчил шаг винтам. Лотом убрал моторам газ. Самолет начал планировать.
"Теперь нужен точный расчет на посадку. Подтянуть не смогу - нечем дать газ", - подумал с тревогой Воробьев. И опять все той же правой рукой он дотянулся влево, к тумблеру на панели управления, и выпустил посадочные щитки.
Расчет на посадку точен: линия планирования самолета направлена в точку выравнивания.
Все меньше и меньше высота полета, все ближе и ближе до точки выравнивания.
Вот уже Воробьев вместе с Михайловым начали выравнивать машину над землей. Собравшись с силами, закусив от боли губу, Воробьев ударил правой рукой по секторам газа и вдвоем с Михайловым они стали "добирать" на себя штурвал.