Я знал, что плотность рассола в его воде достигает 19 % (в Мертвом море в Палестине — 24 %). В путеводителе я нашел две оригинальных карты местности — той, над которой мы теперь пролетали, и окрестностей Мертвого моря в Палестине. Бросалось в глаза их поразительное сходство, не только по виду, но и в названиях. Недаром мармоны, основатели этого города, обратили на это внимание и даже дали американской реке, соединяющей два озера, то же название, — Иордан, что и в Палестине.
Бросилось в глаза поразительное сходство топографии Палестины и области Мормонов.
Ясно виднелись большие мели под водой и выделялись белые участки суши, где жители выпаривали на солнце воду, которую они сюда накачивали машинами, для получения соли.
Через минут 15 и озеро и город остались за нами, и мы неслись над безграничной голой и мертвой пустыней. Лишь узкая полоска железной дороги, редкие домики вдоль нее, да иногда поезда оживляли картину.
Наблюдать было нечего. От скуки опять взялись за наши корзинки с провизией.
Отмечу, что за нашей каютой помещалась небольшая уборная, где мы могли даже с некоторым удобством умыться.
Эта часть дороги была самая утомительная из всего пути, и над ней мы летели два долгих часа, пока на горизонте не показались новые горы — Сиерра-Невада. Здесь местность стала более оживленной. Начали попадаться поселки, холмы. Вот, наконец, мы и над горами. Опять набирали высоту, но не так много. Пилот идет большими ущельями. Правда, иногда нас встряхивает, но это не беспокоит нас настолько мы уверены в полете.
Миновав главный хребет, мы вдруг вдали увидели Тихий океан. Его необъятная ширь и давнее обаяние невольно поразили меня. Я невольно перенесся мысленно к прошедшим годам, когда еще гимназистом читал приключения Жюль-Верна и описания путешествий в Америке и по этому океану. Думал ли я когда-нибудь, что мне придется, подобно героям Жюль-Верна, нестись к этому океану на воздушном корабле. Вот берег все ближе и ближе. Под нами расстилается цветущая Калифорния — житница Америки. Внизу виднеются поезда железной дороги, города, поля пшеницы. Скоро уже мы и над заливом. Огибаем окружающие его холмы и спускаемся красивым планирующим полетом. Скорее долой наушники! Собираем свои вещи. Еще мгновение — и мы садимся на аэродром, километрах в 5 к югу от С.-Франциско. Пилот, выходя из гондолы, замечает, что мы прибыли с опозданием в 7 часов из-за урагана, пробыв в пути 21 час, вместо положенных 14. По путевому журналу он отметил время прибытия дробью 4 часа пополудни / 12 ч. 48 пополудни, числитель которой выражал нью-йоркское время, а знаменатель — время С.-Франциско.
Глава 6. В страну вечной весны
Наше прибытие в С.-Франциско вышло довольно торжественным: генерала приветствовал оркестр музыки. Его семья, извещенная по радио о бывшей с ним болезни, заботливо окружила его и расспрашивала о подробностях. Узнав о некотором участии, проявленном к нему мною и Гаррисоном, жена генерала пожелала познакомиться с нами, а затем представила нам и своих детей: молоденькую мисс лет 19-ти и сына — мальчика лет 14-ти; оба они были одеты в красивые спортсменские костюмы. Заметив на них авиаторские шлемы, я полюбопытствовал узнать, не прилетели ли они сюда на каком-нибудь пассажирском аэроплане.
На это мне ответил сам м-р Файр:
«Мои дети оба, уже года два, как пилоты. Они обучались на аппаратах Кертисса здесь, в С.-Франциско, и теперь у каждого из них имеется по 25-сильному одноместному моноплану. Летом мы живем в 150 километрах от С.-Франциско, в местечке Мантерей, где чудная местность и великолепное купанье, и откуда дети часто прилетают навещать меня в С.-Франциско, покрывая это расстояние в 1 час».
Мистрисс Файр радушно приглашала нас провести некоторое время у них на даче, но мы, к сожалению, должны были отказаться от этого удовольствия, так как в 3 часа дня из С.-Франциско был назначен отлет тихоокеанского аэроплана-амфибии.
И, действительно, у пристани, рядом с аэродромом, на заливе виднелся на воде красивый по своим очертаниям металлический биплан.
Не имея времени осмотреть Сан-Франциско, я должен был довольствоваться возможностью увидеть город сверху при отлете.
Мы с Гаррисоном, в сопровождении семьи Файр, отправились к пристани.
Подойдя ближе, я теперь только оценил громадные размеры амфибии, которая сверкала под лучами солнца. Кстати сказать, было как-то особенно душно.
У носа аппарата я прочел его название «Sea lion» (морской лев). Амфибией же он назывался потому, что внутри гондолы имеются колеса, которые пилот может выдвигать ниже дна лодки, в случае посадки на сушу.