Колокола на башне Мира пробили четверть часа, а в зале тишину нарушало лишь тяжелое дыхание Эдриена Несбитсона да шуршание бумаги, когда стенографист переворачивал страницу в блокноте. Интересно, подумал Хоуден, о чем думает этот человек, если он вообще думает, способен ли кто-нибудь по-настоящему понять все значение только что сказанного? И может ли по-настоящему осознать — пока это не случится — цепь событий, которые могут произойти?
Схема, конечно, поразительно проста. Если не произойдет какой-то аварии или не будет ложного предупреждения, русские почти наверняка первыми откроют огонь. Когда они это сделают, траектория их ракет будет проходить прямо над Канадой. Если совместные системы предупреждения эффективно сработают, американское командование будет за несколько минут предупреждено об атаке — этого времени достаточно, чтобы запустить собственные оборонительные ракеты ближнего радиуса действия. Первый перехват произойдет где-то севернее Великих озер — в южном Онтарио и Квебеке. У американских орудий ближнего радиуса действия нет ядерных боеголовок, а советские ракеты будут с ядерными боеголовками и визуальной ориентировкой. Следовательно, в результате каждого успешного перехвата возникнет водородный взрыв, по сравнению с которым атомная бомбардировка Хиросимы покажется взрывом петарды и архаикой. А от каждого взрыва («Будем надеяться, что их будет всего два», — подумал Хоуден) останется пять тысяч квадратных миль опустошенной и радиоактивной земли.
Быстро, короткими предложениями он превратил эти картины в слова.
— Как видите, — в заключение произнес он, — возможности нашего выживания в качестве функционирующей нации чрезвычайно малы.
И снова молчание. Прервал его Стюарт Каустон. Он тихо произнес:
— Все это я знал. Я полагаю, все мы знали. И однако же человек по-настоящему не может представить себе… все отодвигает от себя, появляются другие отвлекающие моменты… наверно, потому, что мы хотим, чтобы они появились…
— Мы все повинны в этом, — сказал Хоуден. — Вопрос в том, можем ли мы представить себе это сейчас.
— В вашем вопросе есть условие: если нет… — На этот раз Люсьен Перро выжидающе оглядел всех.
— Да, — признал Хоуден. — Тут существует «если нет». — Он посмотрел на окружающих, потом обратился к Перро, произнеся громко: — Все, что я вам обрисовал, неизбежно произойдет, если мы немедленно не сочтем нужным соединить наше государство и наш суверенитет с государством Соединенных Штатов.
Реакция была немедленной.
Эдриен Несбитсон с трудом поднялся на ноги.
— Никогда! Никогда! Никогда! — гневно произнес пожилой мужчина, покраснев как рак.
Каустон был явно потрясен.
— Да страна выкинет нас к черту!
Дуглас Мартенинг испуганно произнес:
— Господин премьер-министр, вы это серьезно… — И не закончил фразы.
— Тихо! — Мясистый кулак Люсьена Перро грохнул по столу.
От неожиданности все умолкли. Несбитсон опустился на стул. Перро грозно смотрел из-под своих черных кудрей. «Ну, значит, я потерял Перро, — подумал Хоуден, — а с ним уходит и надежда на единство нации. Теперь Квебек — французская Канада — отделится. Так уже было. А ведь Квебек — это скала, острая, несдвигаемая, на которую другие правительства опирались в прошлом».
Хоуден мог сегодня повести за собой остальных — он все еще в это верил. Логичность англосаксов в конечном счете приведет их к принятию того, что очевидно, и тогда англоговорящая Канада сумеет — без французской Канады — дать ему необходимую поддержку. Но водораздел пройдет глубоко, сопровождаемый ожесточением и спорами, и шрамы никогда не заживут. Хоуден ожидал, что Перро сейчас велйдст из зала.
А Перро вместо этого сказал:
— Я хочу услышать, что скажут остальные. — И мрачно добавил: — Без карканья.
И снова Джеймс Хоуден недоумевал. Но не стал терять времени.