Теперь темные фигуры врага спешили вперед, продираясь сквозь таежные заросли, оставляя глубокие борозды на снежном пласту. Часовые стояли на месте и стреляли, предупреждая своих об опасности.
Но вот винтовка Лисицына замолчала. Он выронил ее, ткнулся лицом в густо посыпанный желтой хвоей снег. Хохлов был жив, но получил два ранения. С простреленными ногой и плечом, он, прихрамывая, бегом спускался с горы, изредка отстреливаясь.
Часовой во дворе, как только услышал начавшуюся перестрелку, открыл дверь юрты и закричал:
— Вставай! В карауле стрельба!
Я вскочил со скамьи, скомандовал:
— Эскадроны, в ружье! Занимай позицию! Пулеметчикам — прикрыть развертывание!
Ни паники, ни даже замешательства в отряде не было. К этому бою все были подготовлены логическим ходом событий. Несмотря на то что отдых был недостаточный, люди действовали энергично. Не прошло и минуты, как во дворе уже застучал пулемет, скоро к нему присоединился другой. Залязгали затворы винтовок, посыпались ружейные выстрелы.
Первый и второй эскадроны рассыпались в цепь. Третий эскадрон, Иннокентия Адамского, остался в резерве и залег за юртой и хотоном. Бой разгорался.
Белые настойчиво лезут вперед. Они не далее как в ста пятидесяти шагах и кричат нам:
— Сдавайтесь! Бросайте оружие! Все равно вам труба будет!
Потом в воздухе загремело «ура» — сильное, уверенное. Пепеляевцы кинулись в атаку. Четко работали оба наших «кольта», сердито и как бы нехотя вторили им автоматы Шоша вперемежку с винтовочными залпами.
Цепи противника, увязая в снегу, оставляя на месте убитых и раненых, надвигались неудержимо. Расстояние до них все сокращалось и сокращалось.
— Вот грибы соленые, как лезут! — не утерпев, выругался лежавший недалеко от меня командир эскадрона Тупицын. Он перезарядил винтовку, раз-другой выстрелил, скользнул быстрым взглядом по цепи своего эскадрона.
— Эй, товарищи! Отступать нам некуда! Бейся до последнего.
— Не побежим! — ответили ему голоса.
Пепеляевцы залегли перевести дух. Теперь до них не больше ста шагов. Опушка выбросила еще человек тридцать белых.
У нас идет горячий бой. А у Дмитриева тихо. Не понимаю, в чем дело. Туман мешает видеть на таком расстоянии.
— Адамский, двух человек для связи — в батальон! Какого черта они там молчат?
Минут через пять посланные вернулись:
— В юртах белые.
Я остолбенел — не верю.
— Что-о? Вы там не были, струсили — застрелю! — наставил карабин в грудь одного.
— Товарищ командир! Не добежали ста шагов, встретили троих… Думали, свои, смотрим — в погонах. Двух убили, третий убежал обратно. В обозе хозяйничают белые, наших не видно.
— Ладно, выясню, а об этом никому ни слова — паника будет.
От этой вести на сердце у меня похолодело. Значит, батальон влип, а выручить его нечем. Осталось одно. Ребята боевые, опытные партизаны, воевать умеют. Драться надо так, чтобы уничтожить больше врагов и оттянуть их поход на Якутск, умереть, но не сдаваться.
Подбежал фельдшер Костя Токарев:
— Товарищ командир, нас обходят слева!
— Проклятье!.. — посмотрел, куда он показывает, вижу: человек двадцать пепеляевцев устремились к березняку, а оттуда хоть бы один выстрел. Значит, не занят он нашей полуротой.
— Кеша, видишь березнячок?
— Вижу, — отвечает Адамский.
— Не дай его белякам занять, иначе погибли! Дуй туда с эскадроном, удержи за собой.
— Ладно, не подкачаю… Эскадрон, встать, за мной ма-арш!
Под огнем противника, потеряв одного убитым и двух ранеными, эскадрон Адамского первым достиг березняка и ударом в штыки опрокинул приблизившихся белых, заставив их отойти к амбарам.
Я остался без резерва. А пепеляевцы лезут напористо, до них осталось теперь шагов восемьдесят. В нашей цепи есть уже убитые. Раненые, сдерживая стоны, оставляя на снегу кровавый след, ползут в юрту, куда убрался с простреленным плечом и Тупицын.
В нескольких шагах за нашей цепью валяются убитые быки и кони. Одна лошадь, волоча перебитую заднюю ногу, дрожа всем телом, храпит, сверкает белками полных страха глаз, ковыляет, путается между опрокинутыми санями и трупами животных. Остальные наши лошади и быки, оборвав поводья, бешеным галопом несутся через озеро на запад. Некоторые из них, настигнутые шальной певучей пулей, черным бугром падают на ледяную грудь озера. Пытаются встать, беспомощно дрыгают ногами, бьются головой, зарываются в глубокий снег и, обессиленные или мертвые, затихают.
Стрельба все учащается. Белые уже рядом, всего лишь в сорока шагах от нас. Хорошо видны их потные, разгоряченные боем лица. Как назло, у одного «кольта» поломка, у другого задержка — перекос патрона.