На дворе ясная лунная ночь. В морозном воздухе повисла легкая, прозрачная дымка. Длинные тени-мосты перекинулись через лощину. Природа, скованная стужей, укутанная в снежную мантию, погрузилась в глубокую, задумчивую спячку. Тихо у нас. Тихо и у белых. Изредка где-то треснет, точно выстрелит, промерзшее насквозь дерево, и опять тишина. И вдруг от черной стены тайги к окопам прилетел голос:
— Эй-е-е-й! Слу-у-шай… Кра-а-сные… Бра-а-тья, а бра-а-тья! Дава-а-йте поговорим!
— Го-во-ри… Слу-у-шаем. Что петь будете?
Эхо далеко вокруг разносит агитацию пепеляевцев:
— Слушай, братья! Из-за чего воюете? Кого защищаете? За что так упорно деретесь? Ведь все мы русские люди и одному богу молимся. У нас есть рабочие Ижевского, Воткинского заводов. Есть крестьяне Пензенской, Самарской и других губерний. Зачем нам убивать друг друга? Мы бьем только коммунистов и жидов. Идем освобождать русский народ. Сдавайтесь… Вам ничего не будет. Вместе пойдем спасать Россию…
Замолчали. Ждут ответа.
Из наших окопов кричат в тайгу:
— Мы воюем за Советскую власть, за власть трудящихся всего мира. Мы защищаем рабочих и крестьян от помещиков, буржуазии и генералов. С вами деремся потому, что вы, дураки, целуете руки своим хозяевам-буржуям, которые покупают вас за несколько золотых рублей и посылают против Советской власти спасать не Россию, а их фабрики, заводы, имения. Бросьте вы спасать помещиков, спасайте лучше свою шкуру, бросайте оружие и сдавайтесь. Советская власть простит вам ваши преступления…
Пепеляевцы недовольны таким исходом агитации. В воздухе повисла цветистая брань и угроза:
— Через два дня мы с вами разделаемся! Все вы там коммунисты, сволочи…
Переговоры прерваны. Начинают разговаривать винтовки и пулеметы.
Прошло еще два дня. Никаких перемен. В переговоры больше не вступали. За это время белые продвинули свои окопы ближе к нашим.
В хотоне бессменная ночь, а на дворе надвинулись сумерки. Короткие ружейные выстрелы, отрывистые, резкие постукивания пулеметов глухими отзвуками проникают сквозь стены в хотон и юрту. Чтобы хоть чем-нибудь заполнить время, начинаешь думать, но мысли обрываются, путаются и не могут ни на чем остановиться. В голове образуется какой-то хаос.
Со двора заполз в юрту Дмитрий Иванович Жолнин, просит, чтобы я разрешил красноармейцам поговорить с белыми.
— Ладно, валяйте! Небось и вам скучно, надо же чем-нибудь время убить.
Теперь вызывают наши:
— Гей! Гей! Белые, а белые, не стреляйте. Давайте разговаривать…
— Говорите, стрелять не будем.
— На Москву скоро пойдете?
— Скоро, на днях. Вот только вас пришьем, а там Якутск возьмем и дальше двинем, не задержимся.
— Го-го-го! Пустяки, за малым задержка у вас… Басню мы хотим рассказать!
— Ладно, давай. Реже говорите, а то непонятно.
— Одна синица взялась море зажечь и везде стала хвалиться. Звери и птицы собрались посмотреть, как она это сделает. Рыбы испугались и не знали, куда деваться. Но синица моря не зажгла и от стыда улетела за тридевять земель… Вот вы, беляки, в лесу еще сидите, как курица на яйцах, а что высидите — знаете?
— Вас из юрты высидим…
— Насчет нас — дало темное. А вот что все вы тюрьму себе наживете — это ясно, верное дело, обеспеченное. В корыте моря не переплывете. Сдавайтесь, переходите к нам — лучше будет: повоевали и хватит!..
Началась перебранка, а потом перестрелка. Больше не разговаривали.
К этому времени генерал Пепеляев издал второй приказ, который впоследствии стал нам известен. В нем предписывалось:
«Генерал-майору Вишневскому, полковнику Рейнгарду или Александрову и полковнику Драгомирецкому.
№ 123, 23 февраля, 12 часов.
Противник, держась пассивно в занимаемых укрепленных домах, продолжает упорно обороняться, имея, по-видимому, надежды на выручку.
Только упорной работой, активностью мы можем сломить волю противника и, подавив его психику, принудить его к сдаче или уничтожить его.
Приказываю: с сегодняшней же ночи приступить к самой энергичной методической работе по сближению с противником ходами сообщений и выдвижением вперед окопов.
Руководство работами возлагаю на полковника Александрова, в распоряжение которого от батальона и дивизиона высылать ежедневно к 20 часам на южный конец деревни по 15 человек рабочих.