— Ну, и что мы с тобой наделали? — укоризненно говорит Силко, кивая наверх, на чердак.
Кот выразительно мявкает.
— Я не хотел ее обидеть. Но ты правда ведешь себя как… ау.
Силко быстро выдергивает руку, когда в его пальцы впиваются острые клыки. Но наглый кот взбирается на кресло рядом, перекидывается поперек коленей и сердито размахивает хвостом. Мурлыканье переходит в тот самый сердитый рокот, но, кажется, Кусака не против ругаться на него, пока Силко неспешно почесывает ему загривок.
— Ладно, идем извиняться, — решает он, подхватывая кота на руки.
Уже по дороге на чердак Силко осознает, как это, в сущности, глупо — разговаривать с котом. Но все здравые мысли исчезают, когда Силко толкает старую дверь плечом… и видит Джинкс, съежившуюся в углу, среди пыли и паутины. Кусака тут же рвется из рук, предпочитая ее объятия рукам Силко.
— Извини, я не хотел тебя напугать, — говорит Силко, осторожно присаживаясь рядом с ней. — Конечно, мы не будем выгонять кота. Я просто… разозлился.
— Нет, я не… — Джинкс размазывает слезы по лицу — и она почти такая же грязная, как кот, когда она его только принесла. — Я тоже все порчу. Постоянно ломаю. И меня ты тоже выгонишь… в будку… Я не хочу-у…
Силко обнимает ее порывисто, и Джинкс немного успокаивается, утыкаясь в его жилетку. Переползает ближе, обвивает его руками. Кот уютно сворачивается клубком у нее на коленях и мурчит.
— Я никогда тебя не выгоню, — убеждает Силко. — Здесь теперь твой дом. Даже если ты вырастешь и захочешь уйти, ты всегда сможешь приходить ко мне…
Джинкс смотрит на него, потерянно кивая. Переползает, обнимая за шею, прижимаясь щекой к щеке — к жуткому шраму, и Силко невольно пытается отстраниться, но Джинкс только жмется сильнее. Сбивчиво бормочет что-то — про то, что будет следить за котом, про горстку монет, которые сберегла, про то, что никогда не уйдет, даже когда вырастет…
— Он похож на тебя, — вдруг говорит Джинкс, показывая на Кусаку. — С виду такой грозный и злой, а на самом деле мурлычет и клубочится.
— Главное, чтобы никто об этом не знал, — тепло улыбаясь, вздыхает Силко. — Это будет наш секрет.
И тянется погладить кота.
========== 13; косметика ==========
— Ну, как тебе? — спрашивает Силко, стараясь скрыть неуверенность.
Он давно вбил себе в голову, что обязан быть лучшим перед своими людьми, даже если сам он понятия не имеет, что делать. Приходится учиться на ходу — всегда приходилось, с тех самых пор, когда он решил, что достоин чего-то большего, чем загибаться в шахтах. Именно это и отличает талантливого предводителя — уверенность. Целеустремленность. Но, оказываясь в едва обретенном кабинете на верхнем этаже «Последней капли», стоя напротив зеркала, Силко совсем не чувствует той привычной твердости.
Севика отзывается сложным хмыканьем и прикусывает кончик сигары. Она наблюдает за ним чуть исподлобья, и Силко постоянно чудится нотка осуждения в ее взгляде, однако лицо Севики остается привычно непроницаемым — как и всегда, когда он обращается к ней как начальник, а не просто как Силко. Последнее случается все реже и реже.
— Не помню, чтобы раньше тебя волновала красота, — все же выговаривает Севика, обдавая его клубом жаркого дыма.
Вот уже минут десять Силко пытается закрасить уродливый шрам, и с каждым мазком его движения становятся все более раздраженными. Отражение злобно щурит на него здоровый глаз; янтарный смотрит слепо, насквозь. Он почти ожесточенно втирает краску в сухую серую кожу, пытаясь сравнять ее с нормальной — и почти обреченно замечая, что после дней недосыпа он выглядит ничуть не лучше трупа.
— Все дело в статусе, — поучает Силко, косясь на невозмутимую Севику. — Теперь я владею Зауном, а это значит, что у меня должно быть… представительное лицо. Стиль в деловых сделках так же важен, как и талант убеждать.
Силко старается выглядеть внушительнее в пальто, в новом жилете с золочеными пуговицами. Вот только лицо выдает в нем отродье с самого дна города, с которым постыдится договариваться кто-то из пилтошек — а, надо признать, сейчас он нуждается в деньгах, которые извращенные аристократы станут отваливать за «мерцание».
— Возможно, это была провальная идея, — скрипнув зубами, решает Силко. — Наверное, у меня просто такое лицо. Тут уже мало что поможет…
— Обычное лицо, — спокойно говорит Севика.
— В детстве ты называла меня крысенышем.
Она позволяет себе широкую ухмылку:
— Ладно, я скажу «на любителя». Правда, из таких любителей я знаю только Амалию, но в те годы она готова была дать в подворотне кому угодно за горстку монет…
— Было не так уж плохо, — кивает Силко.
Возможно, он немного скучает по тем временам.
Он в нерешительности смотрит на краски и несколько кистей. Все это он купил в какой-то лавке, не слишком-то разбираясь в том, что подсовывает ему торговка. Севика едва ли может помочь советом; она подкрашивает губы и веки, наносит почти что густую боевую раскраску, а это совсем не то, что скрывать огромным шрам, расползшийся на половину лица.
— Можно я попробую? — доносится робкий голосок Джинкс.
Девчонка все это время сидит в кресле, подобрав ноги, и малюет что-то в своем альбоме. В такие моменты ее можно не трогать — тогда она и не заметит, как пройдет время, будто впадая в подобие безумного транса. Силко не отваживается выдергивать ее из него, думая, что это может только навредить шаткому детскому рассудку. Но он думает, что Джинкс, должно быть, вовсе не слышала, о чем они с Севикой разговаривали. Хлопает глазами, будто только что проснулась…
— Ты умеешь краситься? — улыбается Силко.
— Ну, я видела, как красится В-Вай, — Джинкс запинается, но все справляется, глядя на осторожно кивающего Силко. — И пару раз я у нее брала краски, хотела попробовать. Так можно?
— Давай, — решает Силко.
Смотрит на свои художества и думает, что хуже уже не будет. Что бы Джинкс на нем ни изобразила.
Она садится на стол, ловко забираясь, а Силко поворачивается к ней изуродованной стороной. Слышит, как неодобрительно вздыхает Севика: обычно Силко не подпускает к себе никого на расстояние удара, но Джинкс — совсем другое дело. Девчонка деловито возится с красками, набирает на кисточку и даже заставляет его повернуться поудобнее. Прикосновение мягкой кисти кажутся почти приятными, когда Силко ненадолго пытается отвлечься, не думать, не коситься на зеркало, отражающее его полудемоническое лицо…
— А мне нравится твой глаз, — вдруг говорит Джинкс, вглядываясь во что-то на глубине зрачка. — Он так переливается. Как будто золотые искорки. Очень красиво.
— Спасибо, — рассеянно говорит Силко.
Он знает, что его боятся. Не будь он достаточно силен, презирали бы, как калек, копошащихся в Зауне. Этот глаз — его проклятие, и иногда Силко кажется, это просто так случилось, что сквозь человеческую оболочку стало видно его настоящего. Сгорающего от ненависти.
— Готово! — объявляет Джинкс, хлопнув в ладоши.
Осторожно подходя к зеркалу, Силко коротко выдыхает. Он и забыл, когда последний раз настолько походил на человека. Шрам все же видно, да и чувствуются зазубрины линий, проходящих по лицу, но все же это не мертвенно-серый цвет отмершей кожи. Джинкс дорисовала ему бровь, прошлась по остаткам ресниц…
— Замечательная работа.
Ему приходится схватиться за тяжелую раму, чтобы Джинкс не свалила его, кинувшись обнимать.
— И ничего ты не страшный, — бормочет она совсем тихо. — А кто так говорит, они не понимают ничего.
— Я тебе верю, — улыбаясь, говорит Силко.
Севика, наблюдающая за ними, только цинично хмыкает.