Не успевает наемник сделать легкий танцующий шаг по направлению к ожидающему Силко, на него сверху с визгом обрушивается Джинкс, только синие косы мелькают, вспыхивают. У нее в руке — тоже нож, подарок Силко, хороший, надежный клинок, который Джинкс с яростью вонзает наемнику в лицо, вбивает с размаху. Она воет, как испуганный зверь, бьет снова и снова, в грудь, в сердце, в живот, раскраивает шею, режет, терзает. Наемник мертв еще после первого удара, потому что Джинкс не ошибается, Джинкс всегда метит верно, точно, но она все уничтожает его с такой яростной злобой…
— Джинкс! — рявкает Силко.
Она вздрагивает, оборачиваясь на него; в синих глазах пелена безумия. Силко никогда не повышает на нее голос, но сейчас ее нужно встряхнуть, вернуть назад… Пальцы Джинкс, будто сведенные судорогой, разжимаются, и нож с глухим стуком падает на пол.
Дверь распахивается, в кабинет вваливается Севика, но видит этот кровавый кошмар, видит трясущуюся Джинкс… Силко одними губами выговаривает ей: «Убирайся!», а сам сгребает к себе Джинкс, прижимает ближе. От нее словно разит лихорадочным жаром, она что-то скулит, а звуки катастрофически не складываются в слова. Дверь закрывается, отрезая их от мира, оставляя одних — с этим тяжелым, железным запахом пролитой крови. Джинкс воет в голос, хватается за голову, сдавливая виски, впиваясь в волосы, а Силко твердо, но осторожно берет ее за руки, чтобы она не поранила саму себя; вынуждает посмотреть на него.
— Все хорошо, — шепчет он, — ты меня спасла, Джинкс, ты отлично справилась, ты все сделала верно. Посмотри на меня, видишь, все замечательно, мы оба целы…
Она жмется ближе, но Джинкс уже не такая маленькая, чтобы можно было ее разом всю обнять, спрятать. Силко все равно пытается, гладит по спине, целует в макушку. Он усаживает Джинкс на свое любимое кресло — «трон», как говорила она в детстве — и втискивает ей в руки кружку с крепким сладким чаем, который Силко не допил. Возможно, после пережитого девочке можно было плеснуть и коньяк…
Джинкс пьет мелкими глотками, понемногу успокаивается. За спиной Силко люди Севики выволакивают трупы; все работает слаженно, как механизм. Чуть позже, когда Силко уведет Джинкс куда-нибудь, придут специальные уборщики. Убийства — обычное дело для них, но это покушение разбивает Джинкс особенно сильно, дробит ее разум на осколки — Силко это чувствует. И пытается ее удержать.
— Я п-правда… спасла тебя? — с трудом выговаривает она, глотая слова.
Силко улыбается. Он бы сам с удовольствием разделал наглого ублюдка, но Джинкс не позволила тому и приблизиться на расстояние удара…
Джинкс, которая в отчаянии шептала ему, что она все уничтожает. Что она ранит своих близких, что по ее вине погибают все, кто ей дорог. Джинкс-проклятие, Джинкс-чудовище. Кошмар и убийство.
— Ну конечно, моя хорошая, ты меня спасла, — вздыхает Силко. — Спасибо. Я рад, что ты так обо мне заботишься.
— Нет, я все порчу, я ужасная, это все из-за меня, — частит Джинкс, захлебываясь словами, жутким речитативом. — Все умирают, да, и руки, руки в крови, и все вокруг в огне, и я… и Вай…
— Не говори так. Ты замечательная, — мягко втолковывает Силко. — Ты лучшее, что есть в моей жизни, Джинкс. Не знаю, что бы я делал без тебя.
И она предсказуемо заливается слезами, которые Силко терпеливо утирает вытащенным из кармана платком. Лицо Джинкс все в темных потеках от макияжа, она неловко трогает кожу под глазом, глядит на темные пальцы и нервно улыбается:
— А-а, я теперь прямо как ты…
Силко фыркает уже совсем спокойно. Вспоминает, как когда-то Джинкс разрисовывала его и себя одинаковыми цветочками и звездочками — такие до сих пор украшают его потолок среди злобных морд… А теперь они оба в крови, перепачканная Джинкс и он, который ее успокаивал.
Подождав еще, чтобы она точно перестала плакать, Силко помогает еще немного трясущейся Джинкс встать, отводит ее умыться — без яркого макияжа та кажется моложе и потеряннее, и у Силко знакомо сводит сердце от осознания, что его дочь еще совсем юная и уязвимая. Крови на ее руках больше нет, но Джинкс всматривается в свои ладони, нахмурившись.
— Идем, посидим внизу, — предлагает Силко. — Хочешь тот коктейль, который тебе нравится?..
— Нет. Еще чаю, — бормочет Джинкс. — И послаще.
Они проходят мимо кабинета, в котором поспешно отмывают кровь. Силко слушает запутанные рассказы Джинкс о ее новых выдумках.
Наверное, она и правда его спасла. Не от убийцы — от кошмара одиночества, от холодной безучастности ко всему миру. Благодаря Джинкс Силко еще что-то чувствует — так больно и пронзительно.
И теперь он должен спасать ее.
========== 10; болезнь ==========
Силко тонет. Снова погружается в густую вязкую воду, обжигающе-горячую, невыносимо разъедающую — кожу и мысли. Захлебывается этим жутким киселем, чувствуя мерзкую горечь на языке, в горле, даже в легких — распирает, горит, только спичку поднеси. Все мысли теряются, вспыхивают отдельными огненными письменами, но думать получается едва-едва, как будто его тяжело ударили по голове железным кулаком. Образы мелькают — тоже как сквозь мутную воду, искаженные, жуткие, калечные — как он сам.
Он зовет кого-то срывающимся голосом — то ли Вандера, то ли Джинкс, но никто не отзывается. И он снова совсем один в черной речной пустоте, и только илистое дно с отложениями химикатов готово принять его в мягкие успокаивающие объятия.
Лучше бы он остался там, на этом дне.
В себя приходит Силко очень медленно, как будто возвращается из мертвых. Сознание с трудом удерживается в трясущемся скованном теле, он с трудом понимает, что лежит в собственной кровати, рядом горбится усталая Джинкс, а где-то в углу возится темная паучья фигура, в которой Силко изумленно узнает Синджеда. Каким чудом Джинкс его вытащила из темного логова и привела в дом…
— Что… — кашляет Силко; голос звучит как грохот ржавого железа. Вопрос так и повисает оборванным, потому что у него нет сил продолжать. Только горло вспыхивает болью, словно ему воды из реки в рот залили.
Прикорнувшая Джинкс тут же распахивает глаза, кидается к нему, с грохотом роняя табурет. Обнимает, наваливаясь, что-то сдавленно шепчет, но на Силко снова накатывает волна больного жара, а в ушах что-то шумит. Ему нечем дышать — не из-за Джинкс, не из-за обожженных токсинами легких, а потому что лихорадочное и колючее сворачивается в груди. Пульс тяжело грохочет в ушах, вдавливая его в постель.
— Ты заболел, — шепчет Джинкс, как будто оправдываясь. — Тебя Севика нашла… в кабинете. Ты отключился над бумагами. Ох, прости, прости, я хотела с утра зайти к себе, но так увлеклась бомбами, я должна была… Нет, я обязана!..
— Нет, нет, все в порядке, — сипло спорит Силко. — Ты-то тут причем…
Он чувствует себя… совершенно разбитым. Уничтоженным до основания. Закрыть глаза — и сгинуть. Мысль искусительная, но только упрямство позволяет Силко держаться в сознании. Пытаясь сказать что-то еще, он страшно закашливается.
— Ослабленный иммунитет, — ворчит Синджед, многозначительно указывая на свой глаз. — Неудивительно, что болезнь развивается так быстро и серьезно.
— Док сказал, у тебя оспа, — быстро добавляет Джинкс.
Силко давится лающим кашлем — чувствует, как его чуть запоздало из-за рассеянного сознания окатывает диким ужасом. Смотрит на Синджеда, ища подтверждение жуткому приговору, даже пытается привстать на трясущихся руках. Боги, да он одной ногой в могиле…